Территория Альфы - [6]

Так что девушке из чужого двора я присвоил лицо и имя Денизы.

Я хотел знать, как устроена комната «Денизы». Как-то выбрал подходящий момент и пробрался к её окну.

Окно оказалось закрыто, девушки в комнате не было. Сквозь запылённые стёкла мне почти не удалось разглядеть жилище хозяйки. Возможно, я бы тогда и потерял интерес к тому месту, куда меня тянуло. Моего воображения не хватило бы, чтобы самостоятельно дорисовать то, чего сам не мог увидеть. Солнце помогло. Медленно, очень медленно оно высветило все аспекты девичьей комнаты. И даже тот беспорядок, который я увидел, произвёл на меня впечатление особого женского мироустройства.

С тех пор в определённые часы я забирался в знакомый двор и со страхом и наслаждением заглядывал в волшебную комнату, как в зазеркалье. Пока однажды окно не оказалось раскрытым.

Я даже не задумался, встречу ли я в комнате «Денизу» или кого-то ещё. Просто сиганул через подоконник и оказался в месте, которое знал и в которое меня постоянно тянуло.

Мне хватило времени, чтобы потрогать вещи, высвеченные солнцем, и остаться незамеченным. Ощущение – словно соединяешься с другой вселенной.

Я унёс с собой красную помаду, – она лежала на трюмо. И комбинацию, которая небрежно висела на спинке кровати.

И то и другое пробыло со мной несколько часов. До тех пор, пока пережитые мной страх и вожделение не рассеялись окончательно.

Помаду я утопил в реке. Комбинацию похоронил под кустом.

Вне солнца эти вещи не имели той особой притягательности. И пахли не так. Кем-то чужим и незнакомым.

* * *

Отношения с Тамарой чем-то напоминали игру с солнцем, продолжения которой искал уже не ребёнок, а двадцатилетний юноша. Я просто нырнул в эти отношения, как и полагается молодому человеку, – без вопросов, анализа и сожалений.

А все вопросы и сожаления возникли уже потом. Значительно позже.

Теперь Тамара для меня как сестра. Но я не уверен, что и она относится ко мне исключительно, как к брату.

Конечно, в разговоре со мной или своими подругами она использует словосочетание «как брат». Потому что для наших с ней отношений нет более точного определения.

Мы – бывшие, мы – родственники, но во всех этих словах даже приблизительно не заключён смысл той фазы отношений, в которой мы с ней находимся.

Я называю это состояние безнадёжным ожиданием…

А иногда – ожидающей безнадёгой.

Был период, когда Тамара заговорила о разводе. Какое-то время даже спекулировала этой темой. Шантажировала запретом на отношения с дочкой. И даже исполнила свою угрозу.

Когда поняла, что при разводе получит именно то, на что претендует, успокоилась. И тему развода больше не поднимала.

Я уже не помню, я не отслеживал даты и события, но вполне может быть, что о разводе она перестала говорить именно тогда, когда узнала о моём окончательном разрыве с Ольгой Орловой.

Я не объявлял Тамаре о своих отношениях с другой женщиной. Уже до отношений с Ольгой мы с женой жили отдельно. И вопросы об интимной жизни каждого из нас были неуместны. Но я допускаю, что Тамара могла знать больше, чем я предполагал.

Она всегда была умной женщиной, той, что ищет решение. И знает: его можно не найти, но не искать нельзя.

* * *

С некоторых пор я увлёкся фотографией. Приемлемая сумма информационных технологий. Такое хобби, приятное времяпрепровождение. И процесс, и результат фотосъёмки показались мне доступными способами создания новой реальности.

В итоге я купил и «Rolleiflex», и «Hasselblad» – предмет гордости любого состоявшегося фотографа, и уж тем более, начинающего. Научился смотреть на происходящее на площадке по ту сторону камеры.

Но сначала я участвовал в роли наблюдателя. Было интересно понять, как работает перед камерой моя девушка. Я хотел уловить механизм возникновения магии. Момент перехода этой реальности, которую мы все дружно создавали за мои деньги, в ту, которая устанавливала новые пределы.

Ольга первое время снималась с интересом, делала то, что предлагали ей фотографы. Как и положено модели, принимала немыслимые позы, закручивала ноги, руки, приоткрывала рот, закатывала глаза. Визажисты её красили, натирали тело гелями, на голове сооружали шедевры – всё это подразумевало имитацию её сверхжеланий и сверхвозможностей.

Спустя какое-то время у нас собралась коллекция отфотошопленных снимков, на которых Оля представала сверхсуществом с усовершенствованными чертами лица, с нереально тонкой талией и такими пропорциями тела, о которых грезят мужики.

Все эти фотографии, отображавшие то, чего нет и никогда не будет на этой земле, вполне годились для индустрии рекламы. Но в какой-то момент перестали быть интересны лично мне.

И не потому, что после этих сверхпревращений Оля временами казалась слишком обычной и заурядной, неспособной использовать полученный опыт в реальной жизни и в интимных отношениях со мной. Я ни в чём подобном её не обвинял. Хотя ждал от неё многого.

Просто понял, что, приступая к съёмкам, фотографы чаще всего имели представление, состоявшее из клише. И чем более значимым или денежным казался им клиент, тем более приближёнными к клише получались снимки. Ольга, соответственно, оказалась вписана в это клише.