Терешкова летит на Марс - [10]

Сюжет, которым Игорь с Пашей поделился, неприятнее всего был тем, что в нем что-то было, крупица, эмоция, оттенок. Близ глухой деревни падает лайнер. Наезжают туча людей, журналисты, спецы всякие. Аборигены пришиблены и собираются вечерами на тихие посиделки чуть не при керосинке. В этих молчаливых, потрясенных вечерах была какая-то неожиданная для Игоря правда.

Тем свирепей Паша разгромил сюжет. (Конечно, потому и не состоявшийся.)

Итогом деревенских сходок, по Игорю, была мысль: здесь во главе комиссии — министр транспорта, а нам дорогу к селу надо сделать. Идут с челобитной. Тот, выслушав: так я же российский министр, а вы — Украина…

Конец, собственно. Браво. Полный маразм.

Вот такой вот он — Великий Писатель, Игорь свет Александрович…

— А зачем все это собирать? — удивился теперь Паша, листая свежие вырезки в красной папке: отчеты МАК, как всегда, были обильно разбавлены редакционными советами, как не бояться летать, как дышать в полете при приступах страха, прикладываться ли к фляжке et cetera.

— Это тоже часть нашей работы, — загадочно парировал Максим.

Вот уже несколько дней они сидели вместе в офисе представительства — на пятом этаже якобы бизнес-центра, совершенно неинтересного куба за бортом городского проспекта. Куб изображал из себя хайтек и весь был покрыт нечеловечески синим, вырви глаз, стеклом. Когда ярко светило солнце, машины, мчащиеся по проспекту, буквально избивало сильнейшими да синейшими бликами. Не надо быть архитектором, чтобы понять, что за всем этим стеклянно-хромовым пижонством скрывается дешевка, и Паша уже тоскливо знал наперед, что окна тут не открываются, с кондиционерами швах, и лейтмотивом здешней атмосферы будет пластиковая вонь.

Оказалось чуть лучше.

С Максимом они особо не общались с тех самых пор, когда Паша был салагой и темным, полуподпольным из-за лампы вечером тощий, чуть усатый Максим показывал свой секрет. Секрет заключался в каком-то марсианском, странно розовом пятне на запястье.

— Что это? — пугался Павлик.

— Проверка на пацана! — отвечал Максим гордым шепотом и пояснял, что у них в поселке так прижигают в пацанском кругу, «бычкуют» сигарету о руку новичка, чтобы посмотреть — не вскрикнет ли, не заплачет. «В твоем возрасте», — сказал Максим, и Павлик мучительно думал, крикнул ли бы он.

Сейчас он не мучительно, но как-то назойливо думал, осталось ли у Макса это пятно, и не мог перестать коситься на обе его руки (он не помнил — какая) с безупречно выступающими манжетами.

Максим изменился очень.

Вот за таким человеком Наташа, наверное, и пошла бы на край света. Успех и целеустремленность он попросту источал. Каждое утро он вставал над столом, как капитан шхуны, с прищуром, с крепкими зубами в безупречной улыбке.

Экипаж же весь — Паша да секретарша Эля, блондинка, все как полагается. Эля была заочницей, как это ни смешно, сельхозинститута (правда, по какой-то экономической специальности), была безмятежна, играла на компе в «косынку». Однажды, когда она отсутствовала по причине экзаменов, Паша полез в ее компьютер за какими-то документами и случайно попал в чат, в котором Эля обитала. Чат безликий, созданный для озабоченного в меру молодняка, тупенько оформленный, и звалась коллега в нем «Элька-ENTER». Да уж. Чудеса оригинальности. Жаль, Максиму не рассказал. Тот бы обязательно поглумился на тему того, что «enter» — это «ввод».

Сам же офис — как офис. Над начальственным креслом Максима Паша заметил приклеенную скотчем бумажку, бланк, заполненный летящим врачебным почерком, приплюснутый фиолетовой печатью, и в каком-то не то гербе, не то лейбле, исполненном в стиле советской текстильной промышленности, Паша узнал символ радиации. А вглядевшись, узнал и украинский язык.

— Так я же ездил в Чернобыль, ну, в Припять, в смысле, — оживился Максим. Горделивая нотка. — Летом. Дорого, черт… Но двухдневная экскурсия… Прикольно!

— Ой, это же опасно! — напевно ужаснулась Эля.

— А что опасно? Ты про радиацию, что ли? Да чушь вообще. По крайней мере, два дня там можно побыть, без особого… И знаете, сколько приезжает туристов? Особенно из Европы. Им это как «адский Диснейленд», так сказал один немец, а мне проводники передали.

— Проводники? — Паше на ум пришли вагоны, поезда.

— Ну, кто там водит все эти экскурсии… Знаешь, на что это реально похоже? На Кубу. Как на Кубе заповедник всех этих «бьюиков» и «кадиллаков», так и Зона тоже такой заповедник. Я там день походил, по всем этим кварталам, подъездам, и понял, что все это уже видел на фотках, там каждый «вкусный» ракурс обсосали уже десять раз. Все эти маленькие противогазики на полу детского сада… Над ними дышать нельзя, понимаешь? — так все это охраняется, эта, типа, заброшенность… Тем более без жителей все становится какое-то жутко ветхое, там зайдешь в подъезд и думаешь, как бы все эти лестницы не рухнули, — а ведь построено тогда же, когда наши дома, даже попозже… Ну так вот. Три с половиной эффектных картинки. Все вокруг них ходят на цыпочках, табунами, и боятся шевельнуть этот чертов противогаз на полу. Была катастрофа, а теперь гламур, — и Максим порадовался внезапной мудрости.