Терек - река бурная - [22]

— Цело… Коня, было, свели, да вон хозяин нашел. Гаша кивнула на дядьку Гаврилу, который вел гнедую кобылу через разоренный базар.

— Из какой же ты станицы, казачка? — полюбопытствовал парень.

— Из Николаевской…

— Га?! И я ж из Николаевского села, Воронежской губернии — не слыхала?

— А ты кто ж будешь? — понижая голос, спросила Гаша. — Большевик?

Парень ответил как-то непонятно:

— Большевик… гм, за большевиков мы, за Советскую власть…

Гаша кивнула головой, прищурила в раздумье глаза. Когда парень уходил, она, не надеясь, а просто так, порядка ради, спросила:

— Ты тут, в городе, не встречал такого казака — Антона Литвийку?..

— Антона… Литвийку?.. Не, не слыхал про такого… А где он: в белых чи в красных?

Гаша снова задумалась: в самом деле, с кем Антон?

VII

Вечером, дня за два до рождества, когда в домах уже сладко пахло ванилью и корицей, толченой для праздничного теста, к Поповичам пришел Василий.

В доме оказались посторонние — Гаврила Дмитриев со своим кунаком, старым осетином из Христиановского. Пришлось дожидаться их ухода.

Старик приехал" в станицу раздобыть пчелиного меда для старшего сына, сваленного чахоткой. У многодетного Гаврилы, давнишнего его знакомца, медов не водилось, зато мог он ему найти добрых людей, согласных продать мед или выменять его на барашка. Медонос в прошлом году был неважный, редко кто получил приличную взятку, и лишь у Поповича, пасека которого славилась в целой округе, надеялся Гаврила раздобыть толику.

На кухне шел негромкий и довольно вялый торг. Гаврила, не отделавшийся еще от старомодного почтения к атаманскому званию, был сдержан. Говорил больше его кунак — белобородый, скуластый, с красными голыми веками, с кирпичным румянцем на выпуклых верхушках щек. Сидел он в расстегнутой овечьей шубейке, кудрявая изнанка полы золотилась от огня плиты.

— Чикотка — ой какой болезня нехороший! Как русский царь взял себе ирон, чикотка много у нас болеют, — глядя в огонь, без пауз частил старик. — А меда мало стало. Царь сказал: кукуруза сей, кукуруза мне заграница много денег получит… Бедные ирон всю землю кукурузой засей. Цветы негде стало расти, сады тоже. Пчелам негде мед взять, у ирон меда не стало. Давай выручат, атаман. Барашка бери, мед давай. Парень, мой джигит, совсем плохой будет. Доктор возил, сказал: мед, цветок-столет надо, толку много сделает цветок-столет с медом.

Евтей стоял у притолоки, грузный и насупленный, недовольный Гаврилой. Не скупой он был, но медом всегда дорожил, продавал мало, большую долю для семьи оставляя. Знал его целебную силу. Недаром детвора в его доме мордатая, краснощекая. Жене разве только ничто впрок не идет, болеет все. Не дать бы ничего, выпроводить непрошеных гостей, да жаль Гаврюшку обидеть — хороший казак. И вот же шалапут: для собственных детей не попросит, а для кунака распинается. Дался он ему…

— Чего ж держишься, Евтей Гаврилович. Хорошо даем: барашку за четыре фунта, — обиженный молчанием атамана, мямлил Гаврила.

— Там и барашка-то слова доброго не стоит, — скрипучим болезненным голосом отозвалась из темного угла атаманша. — Смотрела уж ее… Нечего было и до арбы припутывать, сама б не выскочила, дохлая.

— Барашка даже дуже хороший, только устал дорогой, в арбе немножко спал…

— А ты бы к кому-нибудь другому и свел своего деда. Либо у меня одного мед? — вяло молвил Евтей, обращаясь к Гавриле. Кунак с его чересчур смелым разглагольствованием (русские, вишь ты, его кукурузу сеять заставили!) вовсе не существовал для него.

— Да что я, к Макушу поведу его или в офицерский какой дом! Помилуйте, Евтей Гаврилович. Вы хочь и атаман, а по старой памяти до вас проще поступиться, чем до тех толстосумых… Вы уж выручите за ради бога!

Появление Василия, остановившегося в дверях кухни, приободрило Гаврилу; он повел торг решительней.

— А если барашка вам не приглянулась, я вам могу хочь нонче свою приволочь. Хорошая есть у меня ярочка, со змейских кошар. Хочь для шерсти ее, хочь для мяса… Выручайте деда. Он меня последним куском чурека наделял в худую годину. Детей моих, покуда на войне был, не однажды посещал… Не могу я его без снадобья нонче отправить. Войдите в положение…

— На кой ляд мне и твоя ярочка и осетинская барашка… Своих хватит, — проворчал Евтей, не замечая остановившегося в дверях Василия. — Помоги вон хозяйке кадушечку с потолка снять. Гляну сколько там, а то и наделю… А деду скажи, барашку хай забирает. Да гляди, чтоб она мне там во дворе помету не насыпала… Ишь, вздумали в передний двор с овцой заезжать…

Гаврила с готовностью кинулся помогать атаманше. Старик, растроганный атаманской щедростью, снова заговорил:

— Зачем строгий снаружи, Евтей?! Душа твоя добрая, я ее давно слыхал… Когда будешь на нашем село, ходи мой хадзар,[9] дорогой гость будешь. Я добро ни раз не забывал! Сын мой малый. Ахсар, — хороший джигит — Гаврил вон знает ему! Нужно будет, скажи, всегда хозяйству поможем. Ахсар пришлю. Его чикотка нет, хороший джигит. Поможем…

Получив, наконец, мед, Гаврила с кунаком откланялись. Хозяин, делая вид, что нисколько не удивлен появлением Савицкого, провел его в чистую половину.