Терапия - [5]

— Подтвердите, правда ли, что Робби Пигмалион поощряет педофилию?

— Что вы думаете о педофильском лобби?

— Вы считаете, что такие, как Клер, могут разгуливать на свободе, да ещё и удовлетворять свои гнусные наклонности?

Бизнес Фреда, конечно, накрылся медным тазом. За три дня во всех средствах массовой информации на него вылили столько грязи, что отмыться можно было уже и не мечтать. Хуже всего, что сам он дать интервью просто не может: у него начинают трястись руки, перехватывает горло — да он их просто боится. Я думаю, что этот его дикий крен в сторону детей — именно потому, что наш бедный Фред панически боится взрослых. И боится, и не доверяет.

И взрослые его ожиданий не обманывают — всё время делают ему ужасно больно.

Если бы не Крошка Ло, он бы точно попытался что-нибудь с собой сделать. Но с ней ему легче: она ему даже пить запретила — он на антидепрессантах, нажраться в хлам, запивая такие колёса — это довольно эффективное самоубийство.

Через три дня у нас всех кончается терпение — и интервью мы даём: я, Мама-Джейн и Крошка Ло. Фред, накормленный транками досыта, просто сидит рядом с замученным и отрешённым видом, крутит в руках брелочек с золотыми рыбками. Вид у него — ну совсем не соответствует расхожему облику нувориша, зажравшегося до лютых извращений.

Но жаждущих крови журналистов это не расхолаживает. Они всё равно хотят Фреда перед камерами живьём сожрать. Ладно.

— Так вот, — говорю я, — глубокоуважаемые акулы пера и шакалы общественного мнения. Есть Фред Клер, у Фреда — психосексуальное расстройство. Врождённое или приобретённое — мы не в курсе, но клиент говорит, что накрыло ещё в старшей школе. Клиент участвовал в четырёх реабилитационных программах, посещал группу «Анонимные сексоголики», на учёте у сексопатологов в шести клиниках — двух наших и четырех за рубежом. Одна — в Австрии вообще. На родине Фрейда. Но результат нулевой: как он был педофилом, так и остался. Отсюда вопрос: что ему делать? В смысле, когда он должен был, по мнению почтеннейшей публики, нажраться снотворного, застрелиться или сигануть с крыши? Когда его накрыло, после первой неудачи или когда он понял, что лечение не приносит облегчения?

Яростный вопль из зала:

— А что, лучше детей насиловать?! — и шум.

— Так, — говорю я. — Сразу отметим: тут никто и никогда не насиловал детей. Клиент вообще старался не общаться особенно с детьми, чтобы случайно кого-нибудь не испугать и не обидеть. По этой же причине он не женат: и женщины не привлекают, и не ручается он за себя. В общем, его вина только и исключительно в том, что он об этом думает. Думает — и всё. Ну, там, плюс всякие интимные штучки, которые случаются со взрослыми людьми, которые думают о чём-то цепляющем наедине с собой. Повторяю вопрос: когда он должен был убиться об стену, понимая, что не может об этом не думать?

Зал молчит.

— Если кто-то из вас хочет, но не может шикарную блондинку или знойного брюнета, — говорю я, — вы фотки в Сети рассматриваете. Клиент не имеет права — это дело подсудное. А он, дурак, не хочет нарушать закон. И боится его нарушать — тюрьмы боится, как Страшного Суда, потому что не переживёт он тюрьму, всем известно, какая там у педофилов репутация. И сам себя считает злом во плоти, но не может он изменить свою природу, хоть заненавидь себя до психушки. Выхода нет, выходит?

Суровая матрона из какого-то семейного журнала встала:

— А что, по-вашему, таких людей можно оставлять на свободе? Боролся-боролся с собой — да и не выдержал! Что, скажете, не было таких случаев?

— Были, — говорю. — Даже и не подумаю спорить. Сам Фред мне говорил, что боится сорваться с нарезки. Ну так и что? Посадить человека в тюрьму за преступление, которое он в принципе может совершить?

— Это выход, — отвечает. С каменным лицом.

— Вы, мадам, машину водите? — спрашиваю.

— Конечно, — пожимает плечами. — А причём тут?..

— А при том, — говорю, — что давайте посадим вас в тюрьму за сбитого пешехода. Что, скажете, ручаетесь за себя? Гарантируете, что никогда и ни при каких обстоятельствах не собьёте человека?

Растерялась тётка:

— Э… я, вообще-то, вожу аккуратно…

— А что, — спрашиваю, — не было случаев, что даже очень аккуратные и опытные водители в какой-то особой ситуации сбивали людей?

Задохнулась. Задумалась. И зал на неё смотрит.

— Но я же ещё не сбила… — говорит. — Но я же… если только… если обстоятельства…

— Вот именно, — говорю. — У каждого из нас могут случиться обстоятельства. Может, у Клера — легче, чем у других. Но запирать в клетку человека только за то, что может быть, когда-нибудь — не слишком ли круто? Ну, давайте дойдём до того, что начнём сажать по подозрению, от страха…

— А мне вот страшно! — выкрикнула девушка в очках. — Да вот, страшно! И что? И за детей страшно! И я бы перестраховалась! Потому что это жизни!

— Ага, — говорю. — Синдром Умной Эльзы: если родится у меня ребёночек, пойдёт он в погреб и на него мотыга упадёт. Бывает. Я понимаю. Но ведь мы и предлагаем обществу страховку.

Вот такого поворота они не ожидали.

— Страховку?! — рявкает мрачный мужик из какой-то религиозной организации. Встаёт, отшвыривает стул, подходит к нам. — Так теперь секс-игрушки для извращенцев называются?!