Теплый лед - [40]

Командир полка уставился на свой орден Суворова второй степени, а я уже нагляделся на него достаточно, потому что он каждый день тычет им мне в глаза.

Итак, что же делать?..

Полк зашевелился, как муравейник: топот множества ног и озабоченность на лицах и в глазах должны свидетельствовать о высоком боевом духе. Меня подзывают и объясняют, почему я два года стоял слева от командира. И мне есть кого подозревать.

— Минко, — говорю я подпоручику Биневу, — дай мне из своей роты фельдфебеля из призывников, но чтобы был подходящий парень. Собери со всех дружин солдат, которых нельзя показывать начальству, и пусть фельдфебель ведет их строем к маэстро Спиридонову! Я буду ждать их там… — А маэстро Спиридонову приказываю: — Твои музыканты могут немного поднаврать, исполняя торжественную каденцию, потому что музыкальное ухо генералов привыкло не к каденции, а к боевой трубе. Поручаю тебе эту команду. Научи их за час-другой петь «Командир — герой, герой!». Ноты-то есть?

Маэстро роется в папках и отвечает, что есть.

Я почувствовал облегчение — как гора с плеч. А фельдфебелю Христозову говорю:

— Когда солдаты пройдут обучение у капитана Спиридонова, построй их, чтобы подразделение было «комильфо», и марш-марш, да чтобы с песней «Командир — герой, герой!». Держи их где-нибудь подальше, поставь наблюдательные посты, а когда покажется командующий, строй их, давай тон — и пусть горланят. До сих пор еще никто не прерывал песню воинского подразделения, потому что песня — святое дело, она рождает боевой дух, делает смелых еще более смелыми. И вас не станут останавливать, не станут спрашивать, чей это портрет, что такое ложа или цевье…

Хожу я по территории полка, придерживаю саблю чтобы не споткнуться, и время от времени слышу то тут, то там: «Командир — герой, герой!»

Все хорошо, но когда роты поредели, оказалось, что подпоручику Биневу негде взять рабочих на кухню, и он выделил двух из «геройской» команды и направил их к повару баю Штиляну. Они чистили там картошку, подбрасывали дрова в огонь, делали все, что от них требовали, но, когда остались без дела, не могли найти себе места и стали мешать. Они путались у бая Штиляна под ногами до тех пор, пока он не прогнал их во двор. Каждый серьезный человек уважает свои ноги, потому что не так-то просто в этом неустойчивом мире удержаться на них…

Теплое солнце опять зацепилось за ветви акаций, нежный ветерок ласкает шею, жужжат пчелы — самый раз подремать. Наши молодцы сели на скамейку возле кухни, натянули на глаза пилотки, чтобы солнце не слепило; дрема окутала их и унесла неизвестно куда. Командующий с адъютантами и со всей свитой остановился перед ними — смотрит, ждет, когда проснутся, — и со стороны можно подумать, что радуется, глядя на них. В это время остальные из «геройской» команды топтали сапогами поросшую пыреем землю возле госпиталя и охрипшими голосами горланили, нарушая сонную тишину:

— Ко-о-о-ман-дир — ге-рой, ге-рой!..

То ли песня до спящих долетела, то ли кто из адъютантов кашлянул, чтобы привести их в чувство, но только у одного из солдат дрогнули закрытые веки, он посмотрел сквозь щелочку одним глазом и толкнул локтем товарища так, чтобы этого никто не заметил. Второй вытаращил глаза; плетеные желтые аксельбанты ослепили его, и он еще больше вылупил глаза.

— Подойдите-ка сюда, подойдите…

Голос командующего доносится из небытия. Солдаты поправляют съехавшие в сторону пилотки, чеканят шаг и, щелкнув каблуками, останавливаются как вкопанные перед генералом. В их глазах еще светятся остатки сна, а может быть, они всегда такие.

— Вы знаете… кто у нас председатель Совета Министров?

Солдаты цепенеют на глазах. Испуганно спрашивают взглядами друг друга, кто бы это мог быть. Вдруг какая-то мысль озаряет их лица. Я стою чуть в стороне, не в силах перевести дух. Хороши солдатики! Меня знают, меня ищут и мне говорят глазами: будь спокоен! Теплый ком, который сдавил мне горло, немного уменьшился, стал мягче, и я облегченно вздохнул. Солдатики глотают воздух и в один голос отвечают:

— Василь Левский[15], господин генерал!..

Синие круги поплыли у меня перед глазами, я чуть было не упал. Что-то зашумело в ушах. Месяц-два назад они в полку отмечали годовщину гибели Левского. Чего только в связи с этим не говорилось! Вот к чему приводит обилие докладов… Имя апостола застряло где-то в извилинах солдатского серого вещества — и вот теперь бери его, связывай с председателем Совета Министров!

— А кто заместитель командира вашего полка?

Солдаты снова с видом победителей смотрят на меня и отвечают по уставу: чин, фамилию, но перед чином на всякий случай добавляют «господин».

— Идите к своему заместителю командира полка, пусть он вам растолкует, кто такой Левский и кто председатель Совета Министров!

Только теперь до них доходит, что ошиблись. Какие ангелы! Разве плохо назвать имя Левского, когда тебя о ком-нибудь спрашивают?.. Им-то ничего, но они переживают оттого, что доставили неприятность мне. Один из них наклоняется к генералу, пытаясь сгладить плохое впечатление, и таким тоном, словно оба продолжают давно начатый ими разговор, обещает ему: