Теплый берег - [70]

Пошарила в кармане, протянула деньги. Что, у него у самого, что ли, нет? Принес воду и бумажные стаканы. Она сказала, что без него ни за какие коврижки пить не станет.

Он любил газировку за то, что пощипывает. Но это была вкуснее всех. Наверно, потому, что мотор она не выключила и пахло бензиновым дымком, и он пил, опираясь спиной на подрагивающее железное тело машины. Распили бутылку вдвоем, и он почувствовал, что хочет походить на руках, и походил немного. И ни разу не завалился.

А потом было самое главное: она уступила ему свое водительское место. Нет, не все женщины вредные, не все! Жаль, что Зорька его сейчас не видит. Он ухватился за рычаги, а она, присев сзади, держала свои загорелые руки поверх его рук.

— Я не веду, — говорила она. — Я только подстраховываю.

На самолетах и вертолетах тоже сидит сзади инструктор.

Она крикнула ему в ухо, что ее зовут Майя, а он, не отрываясь, конечно, от вождения, сообщил, что его зовут Лесь.

— Лесь-Лесь, весь ты здесь! — смеялась Майя.

Он вел вперед, и они оба смотрели вперед. Вел назад, и оба выворачивали шеи и глядели, чтоб не врезаться в скамью. Утрамбовали большой кусок — от белой Леды до фонтана.

— Станешь квалифицированным машинистом, разряд получишь, я замуж за тебя пойду.

Она ему понравилась, и он думал о ней долго.

Если бы отдыхающие пили в три раза больше кефира; если бы он уже заработал маме Але на туфли, тогда в самую жару, в полдень, он стал бы покупать Майе газировку, лучше всего клюквенную, и еще по две пачки мороженого.

Тут к губам его подступили слова:

Никогда прелестней дамы

Не встречал я в Сегидилье…

Он не сказал этих слов. Они принадлежали только его маме Але.

Он вынул из ножен и положил к ее ногам свой меч…

Что бы ей в следующий раз показать такое, чтоб она сказала:

«Надо же?»

Например, павлиний хвост.

И тут Лесю захотелось повидать павлина.

Он свернул за читальню; под зонтами сидели мужчины, спрятав носы в газеты. Пробрался сквозь рощу бамбука, щелкая по стволам. По ним все щелкают, потому что они пустые внутри, как соломины. Однако с бамбуком у него разговоров не было. Лесь не любил его. Он прочитал, что в старину, на Востоке, бамбук был палачом: осужденного на казнь клали на молодые побеги, и за ночь бамбук прорастал сквозь тело человека и убивал. Нет, Лесь не любил его.

Со всем же другим населением парка он на ходу обменивался несколькими словами. Благородному трехсотлетнему лавру сказал: «А все-таки, ты лавр, а не лаврушка!» Пампасская трава сама сообщила ему, что к осени поднимет серебристые кисти, из них получаются пышные султаны для рыцарских шлемов. Это интересно даже тем, кто уже больше не играет в Дон Кихота. У самшитовых кустов он спросил:

— Где же павлин? Он всегда хоронится в вашей тени.

Павлина не было, и Лесь заторопился в другое место, которое Паша-павлин любил тоже. Лесь так торопился, что едва не обогнал трясогузку, которую, как известно, догнать невозможно.

Он выскочил на поляну, окруженную дивными кедрами драгоценных пород. До неба зелеными этажами разостлал плоские ветви кедр ливанский. А кедр гималайский далеко протянул узкие концы ветвей, похожие на хитрые хвосты неведомых зеленых лисиц. А кедр атласский свесил к траве голубые мягкие иглы. И тесно сидели тут круглые кусты буксуса, как огромные свернувшиеся ежи, только зеленые.

В их густой тени любил часами стоять павлин Паша, протянув по траве линейку хвоста и зашторив глаз. Его павы ходили, что-то выклевывали среди песчинок. Изредка он издавал резкий скрип горлом, павы замирали и вдруг тревожно вскрикивали. Голоса были противные, пилой по железу. Отдыхающие из пансионата уже заявление писали, что от павлиньих криков нервная система расстраивается.

Когда же солнце скатывалось за гору, все павлины взлетали, тяжелые, как бомбардировщики на параде, рассаживались на ветвях гималайского кедра.

Где вы все, павлинье семейство?

Лесь сжал руками горло и издал железный призывный крик.

Из здания пансионата — стекло, лоджии, этажи — выбежала нянечка в накрахмаленной косынке.

— Еще один! Окаянный! — говорила нянечка. — Мальчик! Где он? Не видал?

Лесь и ответить ничего не успел. Из кустов вылез Вяч с трехлитровой банкой под мышкой.

— Гони, гони его! — крикнула ему нянечка, такая испуганная, словно из кустов должен был выскочить тигр.

Лесь поглядел ей вслед, опять сжал горло и по-павлиньему крикнул.

— Их нет, — сказал Вяч. — Уехали.

— Куда уехали? Почему?

— Они не захотели ночевать на ветках и взлетели в лоджию, вон туда. — Вяч показал на пансионат. — На первом этаже была открыта фрамуга в комнату, которую занимает звезда эстрады. Звезда была на гастролях. Павлины попрыгали туда, кувыркались на постели, оставили всякие невежливые следы…

— Какие? — ошалело спросил Лесь.

— Ну-у-у… — ответил Вяч.

— А! — понял Лесь.

— Тут как раз приехали ребята из Синего лагеря. Им золотых рыб обещали. И сразу им подарили павлинов. Вожатый уже увез всех в щелястом ящике.

Значит, Майя никогда не увидит хвоста. И Димка тоже.

— Ты не вздыхай. Они там по-царски будут жить. — Вяч постучал по своей трехлитровой банке. — Пошли на пруд. Пусть нам тоже дадут золотых, хуже мы, что ли?