Тепло твоих рук - [28]

Она видит, как косоглазая встаёт иногда, берёт Марию под мышки и сильно встряхивает, раскинутые руки девочки взмахивают над травой, голова бессильно закидывается назад. Юле снятся чащи светлой сирени и голоса детей, везущих санки на колёсиках по тропинкам вечного сада. В небе собирается гроза, надо быстрее бежать в школу, чтобы укрыться там от дождя, сегодня воскресенье и в школе никого нет, только пустые светлые коридоры, запах мастики, растворённые двери классов, как комнат в пионерском лагере, где все уже ушли на пляж, за высокими окнами плещет прибоем лазурное море, взметаются белоснежные чайки, Юля отворяет окно и смотрит вниз, в скалистый обрыв, крылья даны тебе чтобы летать, зачем же ещё. И она летит, приближаясь к искрящейся на солнце воде, которой всегда страшилась, склонившись через поручень катера, потому что эта красота скрывает под собой безжалостную глубину смерти, она пробивает её насквозь и оказывается по ту сторону, в скрываемом от людей мире, где тоже есть небо и солнце в облаках. Боже, как велико творение Твоё, и нет предела ему.

Косоглазая будит её, когда небо уже сильно посветлело и звёзды утратили свой блеск.

— Уже светает, мне нужно идти, — говорит она.

Юля смотрит на безжизненно распростёртое на траве тело Марии, накрытое окровавленной курткой, снятой с запоротого Олега Петровича.

— Мы перетащим её в развалины, и лучше всего, если ты будешь лежать на ней и греть.

— Она не проснулась, — качает головой Юля. — Куда же ты идёшь?

— Я не могу оставаться до утра. Ненавижу солнце.

— В развалинах не так уж много солнца, — пытается возразить Юля, но, встретив взгляд холодных узких глаз, замолкает.

— Солнце — это не свет, солнце — это боль, — шипит косоглазая. — Мне от него не спрятаться нигде, даже под поверхностью земли. Бери за ноги.

Они затаскивают Марию в развалины тем же путём, которым ночью вынесли её оттуда. Положив девочку на каменный пол, косоглазая стелит рядом куртку и взваливает Марию на неё.

— Теперь ложись сверху, — велит она Юле. — Расстегни рубашку и ложись животом. Запомни: улица Фрунзе дом пять квартира восемь.

Юля послушно расстёгивается, разорвав полы рубашки в том месте, где они намертво слиплись от засохшей крови и ложится животом на голое тело Марии. Её поражает, что грудь и живот немного теплее ног, за которые она её несла. Юля обнимает подругу руками и прижимается к ней, уткнувшись лицом в прохладную щёку. Губами она чувствует ухо, похожее на маленький остывший оладушек, и дышит на него. Косоглазая уходит, и скоро становится слышно, как злобно гавкает её мотоцикл. «Куда же она едет» — думает Юля. «Если ей даже под землёй не спрятаться от солнца?»

Стены сереют, наступает утро. Там, наверху, наверное уже поднялось солнце, но Юля не чувствует его тепла. Они с Марией мертвы и всё мертво вокруг, мертвы камни, рассыпавшиеся на краю обрыва времени из ничему больше не служащих стен, мертва трава, настигнутая приливом последней осени, роса, как мертвенный пот выступает на её листьях, мертвы птицы, оставшиеся лежать в траве, тяжесть смерти распластала их по земле и даже воздух не шевелит их перьев, мертвы пчёлы, сухими кусочками лежащие под стеблями трав, мертвы облака, и ветер лишь несёт их дальше, как несла бы река трупы павших в битве людей. Глаза Юли не закрываются, отражая движение неба, она в одиночестве встречает медленно наступающий конец всего, она одна на далёкой планете, бывшей когда-то живой, а потом соскользнувшей с рельс времени, только зачем, спрашиваю я Тебя, зачем жива моя любовь, когда умерло всё?

Она лежит так долго, целую вечность, сверху, мимо развалин, проезжают машины, солнце перемещает тени вокруг деревьев, ветер несёт над озером безродную, ничему не принадлежащую пыль, крысы шуршат в глубине подземелья, царапая бетон, над телом Олега Петровича с ножом в спине жужжит мушиный рой, вся земляная мелочь сползается на пир из своих щелей, а Юле безразлично всё это, она неподвижно лежит, обняв свою Марию.

А потом начинает быстро темнеть. Злой порыв ветра вметает в подземелье тучу белёсой пыли. Звуки пропадают в гудении сквозняка, очнувшаяся Юля крепче прижимается к телу Марии, отворачивая лицо от воздушного потока, полного песочных игл. Первый отдалённый удар грома сотрясает невидимое небо, и с облаков снова сыпется эта тонкая цементная пыль, как штукатурка с потолка, вихрь подхватывает её и хвостами уносит за озеро, сбивая с крыльев тщетно кричащих птиц. Идущий навстречу великан снова ревёт, яростно, тревожно, а здесь, намного опередив его, уже встаёт, будто прямо из земли, шуршащая стена дождя. Юлю вдруг опутывает непонятный страх, она даже дрожит, стискивая зубы, удары грома становятся всё сильнее и ближе, наконец со страшным грохотом небо растворяется над развалинами, как огромные золотые двери, Юля сжимается, пряча лицо в волосах Марии, земля вздрагивает под ней, но не ломается, потому что больше всего на свете есть она, слепая земля, полная червей, корней и погребённых мертвецов, полная своей, чёрной медлительной жизни, больше неба она и больше солнца в небе. Юля как собственный дом ощущает её бездонную глубину, забитую глиной и камнем, я могу уйти в тебя, ты спрячешь меня от звёзд смерти. Они не увидят меня и я не умру.