Две двойки Марии или мёртвая девочка Юля Зайцева
За окном шумит тополиными кронами майский день, белеют цветущие вишни. Автомобили, сверкая стёклами проносятся в гуще листвы по невидимой дороге. По ту сторону школьной неволи весело чирикают свободные воробьи. На балконах стоящего напротив дома сушится цветное бельё.
Засмотревшись в окно, Мария прозевала момент, когда все открыли тетради и начали решать задачу. Ей приходится сделать задумчивый вид, чтобы Антонина Романовна на вообразила себе, будто Мария ловит ворон на уроке геометрии. Скосив глаза, Мария видит, что её соседка по парте Надя Маслова уже готовится выполнять задание, раскрыла тетрадь на чистой странице, растёрла ногтем корешок, положила на отмеренном расстоянии от края листа резинку и теперь, медленно двигая по клетчатой бумаге прозрачной линейкой, выбирает место для будущего чертежа. Надя совершенно не волнуется, потому что знает условие задачи и ещё не думает о том, как её решать. Кроме того, Надю вызывали к доске на позапрошлом уроке, и что такое повторится сегодня, шансов практически нет. Мария распахивает тетрадь, пролистывает недоделанное домашнее задание и тоже берёт линейку.
Марию представить себе вовсе не трудно: она ничем особенным не выделяется среди своих сверстниц, она в меру стройна, только лицо у неё кругловато и глаза довольно велики, что делает её похожей на мультипликационных американских девочек со сложением ос и длинными ресницами, хотя ресницы у Марии вовсе не длинны, зато тёмные каштановые волосы спускаются до самых лопаток, скреплённые по бокам горизонтальными заколками. Сейчас, когда Мария делает умное лицо, она до смешного мила.
— Какой номер? — шёпотом спрашивает Мария Надю.
— Сто восемьдесят третий, — шепчет Надя, сосредоточенно глядя на чистый лист, клеточки которого расплываются сквозь тело линейки, утрачивая фабричную параллельность.
Мария читает в книге условие. Теперь ей понятно, что сперва надо начертить треугольник с медианой. Треугольник даётся ей легко, медиану Мария проводит на глаз, но не может себе представить, что делать дальше. Решение математических задач представляется ей чудом, не поддающимся логическому объяснению, а те правила, которыми решившие обосновывают его — чистым обманом, как цирковые фокусы. Мария не может себе представить, как подобное вообще может прийти в голову.
Марию давно не вызывали, и она чувствует, как зеленоватые глаза Антонины Романовны сверлят её склонённое над тетрадкой лицо. В классе стоит напряжённая фоновая тишина, состоящая из дыхания учеников, шороха тетрадей и щёлканья карандашей о парты. Мария смотрит в тетрадь Нади, но та ещё только вычерчивает свой треугольник, и Марии приходится чуть подвинуться в сторону, чтобы тихонько подглядывать мимо плеча в тетрадь сидящей впереди отличницы Лены Астаховой. Чертёж Астаховой уже оброс непонятными буквами, каждой вершине треугольника и каждой точке, выхваченной из неосязаемого пространства чёткими линиями карандаша, отличница дала правильные названия, даже в своей краткости не противоречащие друг другу и поражающие своей уместностью и полнотой. И тут Антонина Романовна со стуком откидывает обложку классного журнала на жёлтый лакированный стол.
Пот прошибает Марию. Она лихорадочно срисовывает у Астаховой буквы, пока та не закрывает ей видимость локтем, уже начиная писать под чертежом решение. Она пишет и пишет, останавливая руку, чтобы подумать, а Марии ничего не видно. Антонина Романовна делает в журнале записи, но Мария знает, сейчас её вызовут решать задачу у доски. От духоты ей нехорошо, карандаш всё время выскальзывает из влажных пальцев, мелкая дрожь пробирает Марию, страх перед неизбежностью позора у чёрной доски, крошечная надежда, что, может быть, всё-таки вызовут не её.
— Синицына! — резко выкрикивает учительница, откидываясь на скрипнувшем стуле, и душа Марии падает через ноги куда-то в пол, проваливается всё ниже и ниже в холодные глубины ужаса.
Мария встаёт, придержав сиденье парты и, стискивая в руках бесполезную тетрадку, идёт к доске. Походка её не особенно тверда, но бледное лицо прямо смотрит на приближающуюся чёрную гладь доски с разводами плохо смытого мела, и сердце отчаянно колотится в груди. Мария берёт мел с маленькой полочки в стене под доской. Рука её дрожит.
— Цветным, пожалуйста! — выкрикивает Антонина Романовна, нет, она не сердится, просто у неё голос такой. Мария берёт кусок зелёного мела и безнадёжно смотрит в молодое но уже взрослое лицо учительницы, небольшое и некрасивое, немного лоснящееся от крема, с двумя розовыми прыщиками у рта и бледно накрашенными губами. Потом она поспешно поворачивается к доске и ставит на ней мелом три жирные точки, которые затем начинает соединять линиями в треугольник, так нажимая на мел, что с него сыплются мажущиеся чешуйки пыли. В слабой руке Марии отсутствует нужная твёрдость, и одна из сторон треугольника выходит кривой, так что приходится стереть половину её мокрой тряпкой и рисовать снова. Единственная надежда Марии заключается в том, что неведомое существо Антонины Романовны может разделить решение задачи на несколько этапов, из которых на долю Марии выпадет только первый, подготовительный. Но, взглянув на учительницу по окончании своего труда, она понимает, что надежд нет.
