Мэтью Рендалл в мае этого года окончил Йельский университет и в настоящее время изучает русский язык в Ленинградском государственном университете. Он наотрез отказывается сообщить, использует ли свой жизненный опыт в своих рассказах.
— Флориан, детка! — заметил Джимми, когда Флориан сел за стол. — Ты все еще живешь в 1990 году, как я погляжу.
Флориан закурил сигарету с травкой и взглянул на расклешенные брюки Джимми, сделанные из полиэстера и белого денима. Вернувшись в Нью-Йорк после двух лет пребывания в Европе, Флориан обнаружил, что таблицу популярности вновь возглавляет группа «Кисс». В своей шерстяной рубашке с цветным рисунком и ботинках из крокодиловой кожи он чувствовал себя отставшим от жизни лет на пять.
— Ты все еще работаешь на «Тайм»? — спросил Флориан.
— В отделе «Роллинг Стоун».
Джимми подъедал остатки маленькой пиццы. Флориан заметил, что это была пища специального приготовления — грибы, мексиканский кактус и марихуана, слегка сдобренные кокаином.
— Кто сегодня выступает? — поинтересовался Флориан.
— «Травис и Верхняя Вольта». Это молодые турки со своим социально-необрехтианским танцевальным роком.
Флориан поднялся, чтобы разглядеть сцену. Под ним едва слышно булькнуло сиденье, наполненное подогретым маслом. В этот вечер клуб «Зоо» был почти полон. Он располагался на втором этаже старого кирпичного здания и был набит полированной мебелью красного дерева и папоротниками в кадках. За его огромными выступающими окнами лунный свет играл на маслянистых волнах Гарлем-Ривер.
Группа на сцене поклонилась зрителям и взяла свои инструменты. У баса и гитариста были одинаковые белые костюмы и негритянские прически. Все трое были явно похожи друг на друга.
— Это андроиды, — прошептал Джимми. — Они запрограммированы играть все время одно и то же.
Свет погас, и начал вращаться зеркальный шар. Джонни Вольта в спортивных замшевых штанах белого цвета и в футболке «Би Джиз» спел первую песню «Зло — это плохо».
Да, зло — это плохо.
Я хочу сказать,
Что оно просто отвратительно
Да, зло — это плохо.
Плохо, плохо, плохо, плохо.
— Боже мой! Они так похожи на «Велвет Андеграунд», — сообщил своей подруге мужчина за соседним столиком.
— То же страстное негодование молодого Брехта, — заметил Флориан.
— Точно, — согласился мужчина, теребя в руке свои золотые цепочки. — Как вы догадались, что именно это я и собирался сказать?
— Я думал, что социальные темы уже не в моде, — сказал Флориан Джимми.
— Это только у вас в Лондоне.
Джимми поморгал глазами за дымчатыми стеклами очков, скручивая себе сигарету с травкой.
— А так политика еще неплохо идет. Конечно, с падением Кабула резко упали цены на последний альбом Сталлоне.
Внизу вдоль всего берега волны плескались о дамбу. С тех пор, как Флориан был в Нью-Йорке в последний раз, уровень Атлантики поднялся на два фута. На поверхности показался плавник, огромные бесформенные челюсти рассекли толщу воды и проглотили какой-то мусор, качавшийся на волнах.
— Говорят, нью-йоркские власти скрестили акул с подписчиками «Ю-Эс-Эй-Тудей», — заметил Джимми, выпустив облачко наркотического дыма. — Им нужно было что-то прожорливое и к тому же падкое на мусор.
Музыканты на сцене стали играть все тише, а механический гитарист начал шипеть и трещать.
— Это ненадолго, сейчас все исправят, — объявил Джонни Вольта. — Есть у кого-нибудь какие-нибудь предложения?
— Ага, — откликнулся Флориан. — Не играйте тему из «Звездных Войн».
— У кого-нибудь есть предложения? — повторил Джонни Вольта.
Внезапно на сцену поднялась женщина, одетая в красный сатин. Флориан заметил прорехи на ее платье и трещины на дешевых черных ботинках. Она вытащила платок, кашлянула в него и запела на хорошо знакомый мотив:
Дамы и господа, вы видите меня на сцене
И вы смеетесь надо мной,
Потягивая свое пиво,
И говорите: «Сегодня она
просто кошмарна».
А я пою свою песню,
И, если вы в духе,
Вы бросаете мне монетки
И объедки со своего стола
И говорите: «Интересно, с кем она спит?»
Но погодите.
Однажды вечером вы услышите
Как я спою совсем иную песню,
И тогда вы не будете смеяться,
А навострите уши
И будете удивляться:
«Что стряслось с этой сумасшедшей?»
А пятнадцать сандинистов,
Каждый со своим автоматом,
Усядутся за стойкой бара.
Она оборвала песню и прижала ко рту платок. Зрители зааплодировали и стали бросать ей мелочь. Продолжая кашлять, она подобрала деньги и засунула их в карман блузки.
— Она так убедительна, — сказал Джимми. — Чтобы так спеть, надо по-настоящему голодать.
— А что, если бы она была богатой, но страдала бы отсутствием аппетита? — Флориан приподнял бровь. — И одевалась бы, как Нэнси Рейган?
— О, Господи, не говорите мне об этой женщине, — Джимми театрально передернулся. — Меня тошнит от такой экстравагантности. Это так жутко напоминает восьмидесятые.
Флориан вдруг понял, что надо уезжать из Нью-Йорка. Пение этой нищенки тронуло его. «А катись ты, засранец», — заявил он и пошел к выходу.
Вернувшись в Берлин, Флориан переоделся в привычную для европейцев одежду, повязал на шляпу пятнистую шелковую ленту, замотал шею цветным шерстяным платком, одел черные замшевые ботинки и на метро отправился в свое излюбленное место — «Американское кафе».