Постель и завтрак - [2]

Когда он шел к станции, его окликнула женщина с верхнего этажа: «Эй, приятель, какой твой знак Зодиака?». Флориан по-волчьи ухмыльнулся и поднял вверх два пальца. Женщина залилась краской и захлопнула окно. Пожав плечами, Флориан отправился дальше.

На станции, в туннеле между платформами, молодой англичанин наигрывал на электрогитаре, подключенной к усилителю на батарейках, баллады Дебби Буна. Флориан шепнул на ухо гитаристу несколько слов и бросил две марки. Англичанин осклабился и врубил «Оргазмиста» Базкокса. Несколько пожилых пар как ветром сдуло.

Однажды ты попробовал,

И обнаружил, что это очень приятно.

Но теперь ты понимаешь,

Что эта привычка стала неотвязной,

И ты превратился в оргазмиста.

— Если тебе интересно, что я об этом думаю, то, по-моему, нам вообще не следовало выходить из гостиницы, — выговаривала какая-то американка своему мужу, входя в вагон метро следом за Флорианом. Капли пота катились по ее лбу и падали на енотовую шубу. — Здесь так жарко, а в наши дни столько террористов вокруг, что нигде не чувствуешь себя в безопасности.

— О, я уверен, что в том ресторане, куда мы идем, совершенно безопасно, — отвечал ей муж. — Это в четырехзвездочном отеле, террористы не могут позволить себе там останавливаться.

— Да, но в метро все равно опасно, — настаивала женщина. — И почему мы не остались в Детройте?

«Американское кафе» с видом на Шеньерг располагалось на крыше дома; это был один из немногих клубов, куда нечасто заглядывают туристы. Дурная слава этого заведения пошла с 1991 года, когда здесь устроили фестиваль «Партизанского театра», во время которого с полдюжины членов «Красных бригад», Лидия Ланч и двое ветеранов СОА[1] вытащили револьверы, начали палить холостыми патронами и бросать в публику дымовые шашки.

— Флориан! — как только он появился на крыше, навстречу ему вышла загорелая женщина в рубашке защитного цвета и легких армейских ботинках. — Я думала, ты в Нью-Йорке. Присядешь ко мне?

— С огромным удовольствием, — согласился Флориан.

Ипполита повела его к своему столику.

— Взгляни, — предложила она, — на мне новые Джинсы Рабочего Человека. Дизайнеровские, специально сотканы в мастерской Ихбина Кляйна в Испанском Гарлеме. — И она слегка наклонившись, продемонстрировала ему свой зад. — Посмотри, на правом заднем кармане даже вытравлен след от коробочки с табаком.

Флориан улыбнулся про себя. В некоторых вопросах Ипполита совсем не изменилась.

— Хотел бы я знать, что делает главная пацифистка Вашингтона здесь, в Берлине, да еще с охотничьим ножом на поясе? — поинтересовался он.

— Я скрываюсь, — коротко ответила Ипполита. — Я тебе позже об этом расскажу. Ты не хочешь подписать петицию против войны? Мы хотим возродить «Кукурузный» Пакт Келлога-Брайанда.

— Но ты ведь на самом деле не веришь в то, что он поможет? Тот пакт не остановил Гитлера, разве не так?

Ипполита пожала плечами.

— Что ж, в конце концов, это, действительно, не столь важно, будет ли реформа иметь успех, или нет. Тут все дело в принципе.

— Потрясающе, — Флориан зевнул и поднялся. — Тебе взять что-нибудь?

— Принеси мне «Эклер блан», — попросила Ипполита, доставая из заднего кармана бумажник из змеиной кожи. — Вот двадцать марок, сдачу вернешь.

Флориан протиснулся к стойке бара и взял себе шипучку. Он задумался о том, где остановиться на ночь и вообще где будет жить в Берлине. Флориан не был идеалистом, но ему не нравилось, как заканчиваются 1990-е годы. Вино, которое он потягивал, шипело и искрилось. Флориан сделал себе самокрутку с травкой.

— Не угостишь меня? — к нему подсела бледная молодая женщина в коротком платье и черных ажурных чулках. — Ты американец, правда? А я Изабелла, из Трансильвании. Ты слышал о новой травке, которую выращивают в Калифорнии?

— Эту самую травку, которую выращивают в Калифорнии, я курил.

Флориан передал ей самокрутку:

— И крепка же она! У меня чуть крыша не поехала.

— Я знала парня, который курил так много, что у него лопнула голова.

— Это, наверное, то, что называют расширением мозга.

— Хантер Томпсон говорит, что это часто случается. Мозги так и разлетаются во все стороны. Каждый раз, когда проходишь через Гейт, приходится открывать зонтик.

— Эй, ребята, что вы там делаете, черт побери?

В конце бара несколько молодых панков метали стрелы в портрет аятоллы Хомейни.

— Я заплатил изрядную сумму за эту мишень, — заметил американец-бармен, собирая стрелы. — Ей уже двадцать лет. Это антикварная ценность.

Рука в черной перчатке коснулась плеча Флориана. Изабелла оттянула ворот своей блузки и достала наполовину выкуренную сигарету с белладонной.

— Хочешь?

— Нет, спасибо, — Флориан подавил дрожь отвращения. — Я пытаюсь завязать. А то скоро, чтобы тащиться, придется курить такие сигареты десятками.

Бармен подал Изабелле бокал: «Ваша «Кровавая Мэри», мадам». Изабелла вытряхнула из маленького кошелька несколько монеток.

Флориан перевел взгляд с лица Изабеллы на длинный точеный зуб, висящий на тонкой серебристой цепочке у нее на шее.

— Откуда у тебя зуб? — поинтересовался он.

— Он принадлежал моему отцу, — проговорила Изабелла, играя колечком с индикатором настроения.