Тепло очага - [53]

Да, это была скачка! Стоны отца подгоняли мальчика, и он все нахлестывал и нахлестывал коня…

Вот и река. Конь как вкопанный остановился на берегу, боясь войти в бурлящую воду. Но вошел все же, повинуясь мальчику, и тут же пал на колени, сбитый с ног течением. Всхрапнув, конь вскочил и, отчаявшись, пустился вплавь через стремнину. Волны захлестывали мальчика, но он не выпускал узду, он помнил об отце… Вскоре река осталась позади, и теперь мальчику предстояло новое испытание. Цокот копыт теперь раздавался в темном ночном лесу. Ветки хлестали мальчика по лицу, а конь спотыкался о коряги, и удержаться на нем было очень трудно… Потом мальчику показалось, что он потерял направление, заблудился в лесу. Остановил коня, чтобы сообразить, в какую сторону скакать, и услышал вдруг лай собак…

Врач, к счастью, оказался дома. Выслушав маленького Сосая, он тотчас же собрался в дорогу.

— Жди меня здесь, — сказал он мальчику. — Один я доберусь быстрее… Переночуешь, а утром поедешь домой…

Жена врача принесла мальчику еду, но он и глотка не смог сделать: вдруг отец попросит позвать сына? Нет, Сосай не мог оставаться в гостеприимном доме врача…

И снова скачка через ночной лес. А река грохотала так, словно воды ее дробили и перемалывали огромные камни. Я вспомнились мальчику слова стариков о том, что река каждый год требует от села жертву. В позапрошлом году утонула пятилетняя девочка, в прошлом — выловили возле мельницы люльку с ребенком. Гибнут в реке и коровы, и овцы, и вывороченные с корнями деревья тащит она, но, говорят, пока ее жертвой не станет человек, река не успокаивается, не возвращается в свое обычное русло…

Остановив коня у реки, Сосай долго всматривался в темноту, но различить противоположный берег так и не смог. А человек, не видящий берега, к которому плывет, теряет и силы и мужество…

В какой-то миг мальчик заколебался, захотел вернуться назад, в дом врача. К тому же совсем рядом послышался вдруг тоскливый пронзительный вой. Когда так вот выла их собака, отец Сосая заманивал ее в сарай и лупил хорошенько, выбивая дурь. Но здесь-то откуда может взяться собака? Это выли, конечно, волки, рыскающие в ночи…

А за рекой виднелись неяркие огни села, и мальчик, подумав, что один из них освещает сейчас его страдающего отца, снова обрел мужество.

— Нет, — гордо крикнул он, — я не боюсь волков! Я не боюсь реки! Я ничего не боюсь!..

На этом месте учитель Сосай обычно умолкал и задумывался, как бы вновь переживая прошлое.

— И вы опять переплыли реку? — спрашивал кто-нибудь из учеников.

— Если бы не переплыл, — устало улыбался Сосай, — я не стоял бы сейчас перед вами.

— А врач вылечил вашего отца?

— Врач поспел вовремя. Опоздай он хоть на минуту, он бы уже ничем не смог помочь…

Сосай рассказывал эту историю и в первой четверти и во второй, в пятом классе, в шестом и в седьмом, и каждый раз ему задавали одни и те же вопросы — вначале серьезно, а потом с иронией: «И вы опять переплыли реку? А врач вылечил вашего отца?» «Если бы не переплыл, я не стоял бы сейчас перед вами», — любуясь собой, отвечал Сосай.

«Лучше бы ты не переплыл, — сидя за партой, думал Туган, — пусть бы река унесла тебя куда-нибудь подальше от нашего села…» И вспоминалась Тугану та лютая зима, холод нетопленых комнат, оглушающая тишина пустого дома. Увадз не показывался Ниффе, Ниффа Увадзу, а Туган слонялся как неприкаянный, не понимая, что случилось с его родителями.

Раньше отец никогда не приходил домой с пустыми руками. Из одного кармана доставал конфеты, протягивал сыну — это тебе. То, что доставал из другого кармана, протягивал жене, будто Ниффа была не матерью Тугана, а маленькой избалованной девчонкой. Ниффа никогда ни о чем не просила Увадза. Он сам, встав до рассвета, растапливал печь и готовил завтрак. Он и подметал лучше, чем Ниффа. Залезал с головой под кровати и доставал мокрым веником самые дальние углы. Однажды Сопо поругалась с Увадзом, увидев, как тот чистит туфли жены. Потом поругалась еще раз, когда он взялся месить тесто. Если бы Туган не боялся сердитой старухи, он бы похвастал перед ней, как отец моет ноги матери, как носит ее на руках по комнате. Но старуха и без того была зла, и, когда мать с отцом вдруг перестали разговаривать друг с другом, мальчик решил, что старуха поссорила их, и возненавидел Сопо.

Вскоре мать, набив битком два чемодана, уехала гостить к родственникам. А Сопо, которая клялась до этого, что никогда не переступит их порог, теперь каждый вечер засиживалась у них допоздна. Она говорила, отец, печально опустив голову, слушал, а Туган ничего не мог понять из их разговоров. Но однажды кое-что дошло до него. Старуха, думая, что мальчик уже спит, стала отчитывать отца:

— Почему он приходит сюда? — услышал Туган. — Почему он приходит, когда ты уезжаешь на дальнее поле с ночевкой?! Кем он доводится твоей жене? Кто он ей, этот Сосай?! Даже ребенка не стесняются! Загоняют его в холодную комнату… Тьфу! — плюнула старуха. — Лучше не жить, чем терпеть такое в своем доме!..

И Тугану вспомнилось: когда он был совсем еще маленьким, мать часто заставляла его рано ложиться, мальчику не спалось, и он слышал, как она снова растапливала печь, месила тесто, жарила что-то…