Тепло очага - [51]

— Ну, здравствуй, — сказала Хани.

Он осторожно пожал ей руку, кивнул:

— Здравствуй и ты…

— Чего хмуришься? — улыбнулась она. — Ощетинился, как еж…

Он помялся, не зная о чем говорить, потом спросил:

— Что нового?

— В городе? В селе? Или тебя интересует международное положение?

Он и вовсе растерялся, повернулся к Цыппу:

— Слушай, у тебя нет холодной воды?

— Хани, — засмеялся Цыппу, — не поленись, ради бога, покажи ему, где течет речка…

Они пошли — он впереди, она за ним. Остановились на берегу Астаудона. Она стала приглаживать волосы, встрепанные ветром. Туган украдкой глянул на Хани. Девушка показалась ему усталой, и хоть глаза ее светились радостью, но даже радость не могла скрыть беспокойства, какой-то непроходящей озабоченности.

И внешне она стала другой. Косы шли Хани больше, чем эта короткая стрижка, разом изменившая весь ее облик. Туган представил себе, каким своевольным, решительным был ее взгляд, когда она взяла в руки ножницы. Сказал досадуя:

— В следующий раз отруби себе еще и палец…

— Ну, вот, — улыбнулась Хани, — вчера меня весь день дома пилили, а теперь и твоя очередь настала… Дома хоть Гаппо за меня заступался…

С самого детства Хани называла отца по имени — Гаппо. Она была пятой его дочерью, и он души в ней не чаял. Когда сестры все, кроме Хани, замужние, собирались в доме, он говорил: «Вы, четверо, одна половина моего сердца, а Хани — другая»…

Гаппо, как истый осетин, мечтал о сыне и обещал закатить пир на все село, если родится сын. Но каждый раз, когда жена разрешалась от бремени, ему сообщали, что родилась дочь. Вторая, третья, четвертая… Когда пришла очередь Хани, Гаппо, как никогда, был уверен, что теперь уж родится сын. Он даже имя ему придумал, хорошее имя… Говорят, Гаппо заплакал от злости, когда узнал, что надежды его и на сей раз не сбылись. Говорят, он даже взглянуть на пятую дочь не захотел, старался вообще не замечать ее… Потом Хани подросла, пошла в школу, умная, хорошенькая, и Гаппо, ворча еще, втайне любовался ею, а потом и вовсе растаял…

— Что же ты молчишь? — спросила Хани. — Говори, пока не остыл.

— Скажи честно, — Туган в отчаянии взмахнул руками, — ты хоть с кем-нибудь посоветовалась, прежде чем сделать это?!

— Вот теперь ты похож на себя…

— Ладно, — сказал Туган, — прости…

— Ты не виноват, — покачала она головой. — Но и я ни в чем не виновата.

— А кто же тогда, скажи?

— Не знаю, — вздохнула Хани. Помолчала, бросила камешек в воду. — Когда я злюсь на тебя, мне все хочется делать назло, — заговорила она, глядя вдаль, за речку. — Даже конфетам радуюсь, которые приносит Сиука. А потом самой бывает противно. — Она повернулась к Тугану. — Ночью, когда все стихнет, тебе ничто не слышится?

— Кваканье лягушек, стрекотанье цикад…

— А мне слышится твой голос. Слов я почему-то не улавливаю, а голос слышу. Спокойный, ласковый, каким он никогда не бывает… Может, это и есть твой настоящий голос? Попробуй, а? Ну, скажи что-нибудь…

— Ты какая-то усталая… Знаю, белые халаты, болезни, смерть…

— Смерть тут ни при чем… Иногда она даже возвышает человека. Тот, кто знает, в чем смысл его жизни, не испытывает животного страха перед смертью…

— Что-то тревожит тебя, я это чувствую. Не знаю только, смогу ли помочь тебе…

— Спасибо, Туган. Доброе слово твое, как опора для меня. Я не ленивая, не капризная, но иногда так устаю… Есть у нас студентка — ее тошнит, когда она видит кровь. А ведь чего только не сделала, чтобы поступить в институт. Лишь бы, называясь врачом, выбрать мужа на свой вкус. Так что и я теперь завидная невеста. По улице не могу пройти спокойно. Обязательно кто-нибудь пристанет, а то и предложение сделает, в загс пригласит… Думаю иногда — а не пойти ли мне в самом деле в загс? Сразу приставать перестанут… Не то что косы — волос с головы не упадет…

— Что ты ходишь вокруг да около?! — перебил ее Туган. — Говори прямо — случилось что-нибудь?

Она опустила голову…

В общежитии, в комнате Хани, жили еще четыре девушки. Дружно вроде бы жили. Но вот одна заворчала на другую, другая на третью, переругались все, а потом, ни с того ни с сего взялись обсуждать косы Хани. Мол, на что они тебе? Времена забитых горских девушек давно уже прошли. Поначалу Хани не приняла этот разговор всерьез, попыталась отшутиться, но это еще больше распалило девушек. «Чем ты лучше нас? — обиделись они. — Мы-то давно уже постриглись». — «А, что с нее взять, — махнула рукой одна из них, — была деревенской дурочкой, дурочкой и осталась». Вечером Хани вымыла голову. Расчесала свои густые, шелковистые волосы, заплела их на ночь. А утром, когда проснулась, косы ее, мертвые, валялись на полу…

— Кто же их отрезал?! — вскипел Туган.

— Не знаю, — тихо ответила Хани. — А если бы и знала, какая разница?.. Я шла к вам, как на казнь, — грустно улыбнулась она. — Думала, ребята увидят меня — засвистят, заулюлюкают. А они будто и не заметили ничего…

— Ну, да, — сказал Туган, — они же отребье…

— Не надо. Мне и самой стыдно… Ладно, — сказала она, — пора идти… Проводи меня немного…

Она шла по тропинке, а он шагал рядом по траве, и оба чувствовали, что сегодняшний день не сблизил их, и они не знали, что принесет им завтра. Были, наверное, какие-то слова, которые следовало сказать сейчас, но им обоим не хватало уверенности, не пришла, видно, еще пора этих слов.