Тепло очага - [12]

— Назови тогда его по имени.

— Его имя — солдат.

Рука Дунекка разом опустилась, едва удерживая лист бумаги, обида блеснула в ее глазах.

— Наверное, ты подумала: куда она мчится, как бешеная?

— Не говори так, — ласково сказала Серафима. — Если бы можно было выложить сердце на ладонь… Когда вы его получили?

— На, сама читай, — сестра Кайти протянула письмо. — Это он тебе писал. И мы от него получили такой же клочок…

Дунекка говорила еще что-то, кажется, уверяла девушку, что они с Уалинка даже глазом не взглянули на это письмо… Спицы кололи руки Серафимы, становились поперек, и она никак не могла развернуть лист бумаги.

Ей казалось, что она ждала этого письма очень долго. Девушка разглядывала, как чудо, буквы, написанные рукой Кайти, крупные, звенящие буквы…

«Доброе утро, соседка Серафима, живущая по правую сторону от нашего дома! Новостей у меня целая гора. Но я не хочу поручать их этому клочку бумаги. Время суровое — и всякое может случиться. Однако сердце мое чует, скоро встретимся мы с тобой. Да, обязательно встретимся. Ты стремись к этому, Серафима, и тогда мы обязательно встретимся. Кайти».

— Где он сейчас?

— Ничего такого не сообщает.

— Наверное, его часть где-то совсем близко.

— Наверное. Раз так пишет, значит на что-то надеется.

— А вдруг он ранен?!

— Как твой язык повернулся произнести такое?!

— Письмо какое-то странное… Нелегко ему, видно, приходится…

— Не до песен сейчас…

Некоторое время они стояли молча, каждая со своими затаенными мыслями.

— Носки хочешь кому-то послать? — спросила Дунекка.

— Так… Вдруг надумала, — сказала Серафима и, запнувшись, схватила соседку за руку: — Присядь, посидим.

— Нет, некогда мне…

После ухода Дунекка Серафима перечитала письмо Кайти, и снова оно показалось ей странным, полным намеков и невысказанных мыслей. Ей казалось, что о скорой встрече Кайти писал только для того, чтобы обнадежить ее.

4

Над селом прошла группа самолетов. Наступали сумерки, и Таурзат не могла разглядеть красные звезды на их крыльях. Но по звуку определила — это свои. Они летели оттуда, где над горами Осетии небо еще спокойно.

Где-то над лесом оборвался гул самолетов, и к Таурзат опять вернулись дорогие ее сердцу воспоминания.

Пройтись по главной улице села Таурзат решила неожиданно для самой себя, когда вышла из правления. Может, потому решила, что сегодня не произошло ничего такого, от чего бы могло содрогнуться сердце.

Листья осени осыпались и сухо шуршали под ногами.

…Когда они с мужем впервые вышли из дома вместе и пошли бок о бок по этой улице, тоже стояла осень, пора листопада. Но тогда улица вся была убрана — молодые невестки подметали ее еще до рассвета. Таурзат тоже была новобрачной и знала, как трудно вставать каждое утро раньше всех в селе… И вот они шагали по улице, и Шахмат, муж ее, шел слева. Таурзат старалась, чтобы он, как положено, опережал ее на полшага, но это ей не удавалось. Заметив ее старания, Шахмат улыбнулся: «Нужно бы нам дня на два съездить в Дзауджикау, поучиться ходить вместе… Ну и симпатичные там пары!» Он взял ее крепко за руку и не отпустил, пока они не прошли всю улицу. Таурзат чувствовала спиной взгляды стоявших у ворот женщин, знала, что те осуждают их бесстыдство. Оглянуться она не осмелилась.

— Ты добьешься своего, сложат о нас позорную песню, — упрекнула она мужа.

— Шагай рядом, — строго сказал Шахмат. — Дорога ровная, можешь иногда и голову поднять… Скоро научишься букву от буквы отличать, и в один прекрасный день напишешь: «Я тоже человек!»

Шахмат насильно вытащил ее из дома, отвел в ликбез, открывшийся в доме учителя. Чтобы она не сбежала, проводил до порога комнаты, где собирались неграмотные…

Таурзат услышала топот скачущей лошади. Подковы, ударяясь о камни, тревожно звенели. Женщина сошла с дороги, прислонилась спиной к плетню. Хотелось, чтобы всадник не заметил ее и промчался мимо… Ей было жаль своих воспоминаний. Все реже и реже стал видеться ей Шахмат, и Таурзат страшилась — вдруг наступит время, когда из-за дымки дней не проглянет лицо Шахмата…

Всадник, поравнявшись с ней, осадил коня, остановился и спрыгнул на землю. Кнут взял в левую руку, которой держал лошадь за повод. Пока не подошел вплотную, она его не узнала.

— Габуш, это ты? — спросила неуверенно.

— Он самый, — сказал всадник и подал руку.

— Откуда ты?

— Где только не бываем мы с моим скакуном, — улыбнулся он.

— Когда я вышла из правления, подумалось, что надо бы еще мне задержаться, может, понадоблюсь кому-нибудь. Но женщина есть женщина — она должна услышать еще и плеск воды, и звон ведер…

— И это надо, — кивнул головой Габуш.

— Знаю, ты не без дела, — сказала Таурзат. — Пойдем в правление.

— Нет нужды возвращаться туда. Пройдемся тихим шагом. Разговор у нас будет недолгий…

С Габушем она познакомилась прошлой весной. Возле соседнего села раскинулись сто гектаров их пахотной земли. «Дальним участком» называли это поле… Земли, расположенные возле своего села, женщины и старики могли еще кое-как вспахать, но что делать с дальним полем? И Таурзат отправилась в соседнее село. Ни на что не надеясь, зашла в правление. Габуш, незнакомый тогда ей человек, сидел за столом. Она сказала, зачем пришла. Он, словно только что заметив ее, поднял голову и спросил: «Кто вас уполномачивал?» И опять стал листать свои бумаги. Таурзат ответила: «Ничего во мне председательского нет, но наши сельчане так меня величают…» А Габуш: «Мужчину бы я вернул, но как же быть с тобой?» Он помолчал, подумал, потом сказал: «Загляни ко мне через три дня».