Теория дрона - [45]

– Нет, это была собака.

Они еще раз просматривают запись. Собака на двух ногах?..

– На протяжении шести лет я видел, как умирали мужчины, женщины и дети, – рассказывает он. Я никогда не мог представить, что убью столько людей. На самом деле, я никогда не мог представить, что убью хотя бы одного.

В те дни, когда выдавалась свободная минута, он вел свой походный дневник: «На поле боя не было солдат, только кровь повсюду, тотальная война. Я просто обмирал. Я хотел, чтобы мои глаза перестали видеть».

А потом, в какой-то момент, он перестал получать удовольствие от встреч с друзьями. Девушка, с которой он тогда встречался, жаловалась на его приступы хандры. «Нет никакого рубильника, я не могу просто взять и переключиться», – отвечал он ей. Когда он возвращался домой, то не мог заснуть и начинал качать мышцы. Он начал спорить с начальством…

В один прекрасный день он рухнул на пол кабинета, свернувшись в три погибели и харкая кровью…

И тогда он понял, что не будет подписывать новый контракт, который ему предлагали. Именно в тот день, когда он вернулся в кокпит и услышал со стороны, как говорит своим коллегам: «Эй, кого из этих сукиных детей мы разнесем сегодня?» ³¹⁴

Подобные свидетельства крайне редки. Намного чаще от действующих операторов можно услышать совсем иные рассуждения: «Я не чувствую никакой эмоциональной привязанности к противнику <…> У меня есть долг, и я его выполняю» ³¹⁵. Это «очень сдержанный» военный, поясняет журналист.

Военный психолог Эрнандо Ортега настаивает на важности подобных процедур самоизоляции: «На базе ВВС, кажется, в Биле у них на двери есть табличка “Добро пожаловать в зону ответственности”, сама табличка окрашена в цвет пустынного камуфляжа. Как только они проходят через эту дверь, начинается игра, они теперь в зоне боевых действий. Когда они выходят наружу, они снова дома. Даже простые ритуалы вроде этого могут им помочь, но есть и критерии отбора, которые мы можем выработать, точно так же, как мы разработали медицинские стандарты для отбора пилотов за одиннадцать лет до изобретения самолета»³¹⁶. В процессе отбора на службу стоит отдавать предпочтение тем, кто спонтанно проявляет выраженные способности к разделению, к «переключению рубильника “работа” и переходу в режим “дом”» ³¹⁷. Отбирать на службу тех, кто способен изолировать, развести по сторонам, больше не думать, не думать вообще.

Поэтому психопатология дрона была совсем не там, где ее искали, то есть не в непосредственном травматизме операторов, а, напротив, в производстве в промышленных масштабах психозов разгораживания, иммунитета против любой попытки рефлексии над своим собственным насилием, ведь их тела находятся вне возможной досягаемости для противника.

Я задался вопросом, в чем может состоять доблесть современных Гигов? Военная психология дает нам ответ. Это практическая способность разгораживать, разводить по сторонам.

В самый темный час XX века Симона Вейль предложила замечательную интерпретацию платоновского мифа и одновременно возможность его принципиально новой формулировки сегодня. Невидимым остается не носитель кольца, а оно само: «Кольцо Гига стало невидимым, это сам акт разведения по сторонам. Развести по сторонам своя Я и преступление, которое совершаешь. Не видеть между ними никакой связи»³¹⁸. Гиг: «Я стал королем, а прежний король убит. Между этим нет никакой связи. Вот кольцо». Мы разводим по сторонам и забываем, что именно «эта способность разводить по сторонам делает возможным любое преступление»³¹⁹.

* * *

283 Martin Sasser. Op. cit. P. 85

284 Harun Farocki, “Phantom Images”, Public 29 (2004), p. 12–17. Кинематографисты двадцатых годов, чтобы снять сцены с невозможных для человека ракурсов (например, под несущимся поездом), придумали так называемые фантомные планы (phantom shots). Камера-дрон, закрепленная в носовой части машины, не является эквивалентом того, что обычно видят пилоты, сидящие перед панелью управления. Она перпендикулярно фокусируется на земле, а на горизонте. Ее вертикальная, всеохватывающая перспектива совершенно не стремится воспроизвести горизонтальную перспективу пилота или же стрелка, сидящего в застекленной кабине внутри самолета. Поэтому она не является эквивалентом использованной раннее субъективной точки зрения. Для обозначения этой новой и весьма двусмысленной формы Фароки предлагает новый термин: «Мы можем интерпретировать фильмы, которые показывают точку зрения бомбы как субъективные фантомные образы» (Ibid. Р. 13). Это выражение адекватно описывает тип изображений, получаемых дронами: это слишком «субъективные фантомные образы».

285 Предложение Фароки позволяет внести важный нюанс в наблюдение Поля Вирильо о том, что «для людей на войне функция оружия соответствует функции глаза», при этом, добавляет он, «военная машина представляется… инструментом репрезентации». Paul Virilio, Guerre et cinema. Logistique de la perception, Cahiers du cinema, Paris, 1984, p. 26.

286 Mathieu Triclot, Philosophie des jeux video, “Zones”, La Decouverte, Paris, 2011, p. 94. Вместе с этим безразличием интерактивный знак основан на некоем подобии инструментального реализма, потому что как только он становится интерактивным, то взаимодействует со всем миром.