Теория дрона - [37]

На наших глазах происходит осознанный переход от одной официальной этики к другой, от этики самопожертвования и отваги к этике самосохранения и более-менее открыто признаваемой трусости. В этом великом процессе переоценки ценностей отныне следует попрать все, чему мы когда-то поклонялись, и превозносить то, к чему раньше относились с презрением. То, что раньше называлось трусостью, становится храбростью, то, что называлось убийством, становится сражением, а дух самопожертвования, обрекавший врага на верную смерть, вызывает лишь отвращение. Низость возводится в ранг величия. В этом смысле мы наблюдаем не столько за зрелищем «войны без доблести», сколько за огромной работой по переоценке воинских ценностей.

Но может ли вооруженное насилие обходиться без своей дозы героического «моралина»?

Отлучить от него непросто. Решение состоит в том, чтобы отказаться от самой сути, сохранив производимый им эффект.

То есть использовать те же слова, изменив их смысл.

В сентябре 2012 года Пентагон изучал возможность награждения медалями операторов дронов²⁵¹. Проблема была в том, чтобы понять, за что они могут ее получить, с учетом того, что награды, по идее, вручаются за отвагу в бою. Но что в конце концов подразумевается под отвагой? Все зависит от того определения, которое мы ей даем. Зададим этот вопрос современным Лахетам и Никиям.

Полковник Эрик Метьюсен, пилот дрона на пенсии, предложил собственное определение этого понятия: «Для меня отвага отнюдь не означает, что вы рискуете своей жизнью. Отвага состоит в том, чтобы поступать справедливо. Отвага связана с вашей мотивацией и целями, которые вы преследуете.

Она означает поступать справедливо по справедливым причинам. Вот что такое отвага для меня» ²⁵². Самое мягкое, что можно сказать по поводу этого «определения», одновременно беспредметного, тавтологического, сводимого к откровенно иезуитскому оправданию средств за счет целей: оно не слишком хорошо продумано.

Лютер Тернер, полковник в отставке, который вначале пилотировал боевые самолеты, а затем дроны, предлагает другое определение, которое позволяет несколько яснее увидеть суть:

«Я твердо убежден, что нужна отвага, чтобы пилотировать дрон, особенно когда от вас требуется отнять чью-то жизнь. В некоторых случаях вы видите, как все происходит, в цветах и деталях»²⁵³.

Чтобы стать убийцей, нужна отвага. Так или иначе, идея в том, что есть некая разновидность отваги, связанная с самим фактом убийства и наблюдения за этим в мельчайших деталях. Требуется усилие над самим собой, чтобы преодолеть изначальное отвращение к убийству и наблюдению за ним, а главное – наблюдать за самим собой в процессе.

Если суммировать аргументы этих двух пилотов дронов, мы приходим к идее о том, что мужество может заключаться в выполнении работы, которая кажется вам отвратительной.

При условии, что вы делаете это во исполнение долга и ради высших ценностей, которые сами по себе правильны и справедливы. Это просто иной способ сказать: отвага состоит в том, чтобы делать грязную работу²⁵⁴.

Тем же, кто негодует по поводу столь превратного толкования слов, указывая на оруэлловское искажение их смысла, которое производит военный новояз, называя «отвагой» то, что испокон веков называли трусостью или подлостью – убивать, никогда не рискуя собственной шкурой, всегда можно ответить:

«Я не думаю, что пилоты на самом деле находятся “в безопасности” Wired и NPR сообщают, что пилоты подвержены сильному стрессу и стрессовым посттравматическим синдромам, которые сказываются на их семейной жизни. Солдаты ограждены от угрозы физической смерти, но не от ран психологических, которые не заживают»²⁵⁵.

Все, что касается посттравматического синдрома, мы обсудим в следующей главе, но здесь появляется одна важная идея, развивающая и дополняющая первую: если операторы дронов не являются «отважными» в классическом смысле слова, потому что они не рискуют своей жизнью физически, они косвенным образом подвергают риску свою психическую жизнь. Не рискуя своим телом в ходе операций, они рискуют своим психическим здоровьем. Здесь мы имеем дело со специфической формой отваги, которая заключается не в демонстрации своей физической уязвимости перед угрозой насилия со стороны противника, а в демонстрации уязвимости психической в виде последствий от созерцания зрелища своей собственной деструктивности.

Эта новая формулировка, которая перемещает самопожертвование из физической сферы в моральную, позволяет наделить операторов дронов толикой как будто совсем утраченного ими героизма. Это осознанное изобретение новой военной доблести, исключительно психологического героизма.

«Солдат – это человек, ставший разменной монетой, ему досталась жалкая слава палача и жертвы», – писал Виньи ²⁵⁶. Солдат творит насилие и подвергается его риску; он одновременно палач и жертва. Но что происходит с исчезновением самой возможности подвергаться риску насилия?

Это последствие необратимо: теперь он всего лишь палач.

Но именно поэтому необходимо, чтобы он стал жертвой хоть в каком-нибудь смысле. Проблема в том, чтобы понять, в каком именно. Остается лишь одна возможность: он должен быть психологической жертвой принуждения к тому, чтобы стать палачом. Это условие, при котором, несмотря на всю очевидность обратного, он все еще может выглядеть в глазах общества солдатом, которым больше не является.