Тени на стене - [23]

— Давайте знакомиться, — сказал он. — Капитан–лейтенант Мещеряк Василий Павлович…

Он произнес это так весело именно потому, что по натуре своей был ворчлив, неулыбчив и, зная эти свои слабости, как никто другой, боялся отпугнуть от себя этих ребят. Нет, он не старался заинтриговать их — это барышни пытаются «произвести впечатление». И заигрывать с ними он тоже не стремился, зная, что это уже самое последнее дело, когда командир подлаживается под своих подчиненных. Но ему, он чувствовал это, надо было одним махом разрубить тот узел молчания, недоверия и настороженности, который по–флотски туго затянули эти парни, сидевшие перед ним за столом.

Он понимал, что эти ребята должны смотреть на него, тридцатилетнего, как на старца, который собирается учить их уму–разуму, и сразу же дал им понять, что здесь не гимназия и не трудовая школа. А сам он разве учился в гимназии? Было такое дело, два года туда ходил. Но закончил он уже трудовую школу, а потом — военно–морское училище имени Фрунзе.

— В каком году? — спросил веснушчатый.

— Это не имеет значения, — Мещеряк стал серьезным, жестким. Уж не думает ли этот парнишка, что он собирается с ним шутки шутить?

— Стоп!.. — Гришка Троян осадил дружка.

Когда все притихли, Мещеряк продолжил рассказ. Потом он два года плавал на крейсере. Потом… Впрочем, что такое разведка, они знают не хуже его, сами не раз ходили в тыл врага, но есть еще и разведка другого рода, и контрразведка, без которой на войне тоже не обойтись. Так вот, все это по его части. А теперь еще и диверсии в глубоком тылу противника… Так случилось. Быть может, потому, что когда–то, в юности, он работал в угрозыске. А может, и потому, что на него пал выбор… Кто–то ведь должен заниматься и таким делом?

— Само собой, — кивнул Гришка Троян. — А теперь, стало быть, выбор пал на нас?

— Выходит, так, — кивнул Мещеряк.

— Что от нас требуется?

— Об этом речь еще впереди, — сказал Мещеряк и оглядел ребят. Понимают ли они, куда он клонит? Отдают ли они себе полный отчет в том, что он только что сказал?.. По их лицам, ставшим сурово–спокойными, он понял, что они прониклись уважением к его словам, и шумно, с облегчением вздохнул. Раз так, то он найдет с этими ребятами общий язык. Хорошо, что он в них не ошибся.

— А теперь пусть каждый расскажет о себе, — предложил он. — Отныне у нас не может быть секретов друг от друга. Ну, кто первый?

— Троян, давай… — веснушчатый подтолкнул Гришку.

За столом они просидели до ужина.

Глава шестая

Проснувшись, Нечаев первым делом включил репродуктор. Эта черная бумажная тарелка висела у него над головой. Из нее ежедневно обрушивались на их головы черные вести. После упорных кровопролитных боев наши войска вынуждены были оставить древний Новгород. А еще через две недели немецкие танки ворвались в Днепропетровск. Город на Днепре… Да это же совсем близко!

Нечаев молча вслушивался в далекий голос диктора.

Обстановка на фронтах, растянувшихся от Баренцова Моря до Черного, осложнялась с каждым днем. На ближних подступах к Одессе тоже было тревожно. Румынским войскам, правда, так и ее удалось выполнить очередной истерический приказ Антонеску «овладеть городом любыми силами и средствами», но они предпринимали отчаянные попытки прорваться хотя бы в Восточном и Западном секторах Вражеская артиллерия методически обстреливала город и порт. Самолеты сбрасывали сотни зажигательных бомб на жилью кварталы, и едкий дым длинно стлался над домами, над причалами.

Сентябрь выдался жаркий. Дождей не было.

На узком фронте, стоя почти впритык друг к другу, действовали сейчас 13, 15, 11, 3, 6, 7, 8, 12 и 21–я пехотные румынские дивизии. Под натиском превосходящих сил части Восточного сектора снова вынуждены были отойти в районе Хаджибейского лимана на четыре–пять километров. В Южном секторе противник продолжал с боями продвигаться в направлении Дальника. По данным разведки он сосредоточил крупные силы артиллерии и подтянул к линии фронта новые дивизии.

Но Одесса продолжала сражаться. Защитники города стояли на смерть. Они отражали вражеские атаки одна за другой. Мир удивлялся их стойкости и мужеству. Даже жители далекого Лондона, проводившие тревожные ночи под сводами метро, каждое утро искали в газетах сообщения о том, что Одесса жива и продолжает бороться.

И только в самой Одессе, на так называемой даче Ковалевского, в нескольких километрах от передовой, жизнь текла так тихо, словно в мире не было никакой войны.

Небо над каменным домом Федорова было белесым. Из степи в открытые окна тянуло гарью. Но в остальном жизнь была спокойной и сытой.

Однако обитатели этого дома знали, что в один распрекрасный день их курортной, по словам Кости Арабаджи, житухе придет конец, и что денек этот, как говорится, уже не за горами. Они знали, что их ждут такие испытания, перед которыми фронтовые будни с их атаками, контратаками и ночными поисками будут казаться, как говорил все тот же Костя Арабаджи, «детским лепетом».

В первый же день, когда кончилась «проклятая неизвестность», Костя перестал психовать.

— Пока не поздно, каждый из вас может еще отказаться, — предупредил их тогда капитан–лейтенант Мещеряк. — Подумайте…