Тень Желтого дракона - [20]

— Мы нашли дармовое мясо! По ту сторону дороги водятся черепахи, вот и бросаем в котел по три-четыре штуки. Ешьте на здоровье, ханьцы!

— Называй нас, Сяо Тан, как положено! Нечего величать ханьцами или циньцами, говори прямо: «негодяи»[67]! Мы и на мужчин сейчас не похожи, еле волочим ноги. Можешь, не боясь, приводить сюда жену.

— Вы делаете ей пакости, а она пошла ловить для вас черепах…

— Поберегись надзирателя! Твоя кобылица помахивает хвостом перед ним, а на нас брыкается обеими ногами.

— Постыдился бы говорить такие непристойности! Она гнушается и его!

Недавно прибывшие сюда люди с удивлением слушали этот странный разговор. Они не знали ни грубияна, ни повара. Откуда у него жена? Об этом неизвестно и многим старожилам. Им не до того.

Сяо Тан принялся молча собирать посуду. Засвистели плети надзирателей, возвратившихся после полуденной трапезы, возвещая начало работы.

Все в мире — и счастье, и горе — познается в сравнении. Осужденным ханьцам, страдающим от непосильного труда и оскорблений, их участь вовсе не казалась совершенно беспросветной. Ведь они могли быть казнены палачом за свои преступления, а вместо этого оставлены в живых и посланы сюда. Здесь они получили даже некоторую свободу: живут в землянках и передвигаются без конвоя, некоторые даже женились на рабынях и лепят хибарки из камыша и глины. Зато пленные хунны, цяны, юечжи, превращенные в государственных рабов, работают день и ночь под охраной шэнбинов. Им дают лишь наспех перекусить и чуточку вздремнуть — тут же, прямо под стенами, — и снова поднимают на работу, а в землянки пускают только зимой и в дождливые ночи.

Управители и надсмотрщики спокойны, их не волнует, что пленные или осужденные ханьцы могут сбежать. Пусть попробуют! Такие случаи были, но сбежавший либо погибал от голода, либо попадал в руки шэнбинов, растянувшихся вдоль всей дороги цепями, а то и просто вынужден был вернуться назад, и его тут же при всех живьем замуровывали в сооружаемой Длинной стене. Остается одно: работать и работать, а когда придет время — умереть. Могила всегда под рукой: Длинная стена строится так, что в середине оставляются проемы для заполнения щебнем, глиной — чем попало. Разумеется, и трупами погибших строителей.

В последние недели «привилегии», которыми пользовались ханьские строители, были сведены на нет. Им уже не позволяли отходить от стены, здесь же, на месте, выдавали просо и воду из-под сваренного риса. Строительство велось непрерывно, днем и ночью. Лето надо использовать сполна, это повеление самого Сына Неба.

Пока повар Сяо Тан собирал посуду, люди принялись за работу. Но один ханец, несмотря на брань надзирателей, не поднялся с места. Он не пошевелился, даже когда его начали пинать ногами.

— Сдох, наверное! — громко сообщил надсмотрщик старшему надзирателю, стоящему шагах в двадцати.

— Сбросьте его! Будет хорошим примером притворщикам, — спокойно приказал тот.

Один надзиратель взял беднягу за плечи, другой — за ноги…

— Пусть сами «негодяи» сделают это! — вновь раздался голос старшего.

Среди работающих началась перебранка:

— Идите кто помоложе.

— Ну, давайте, иначе и нам несдобровать…

— Может, он уже умер?

— Нет еще, у него такая болезнь.

— Какая там болезнь! Человек истощен. Он и до обеда не мог работать, прятался от надзирателей.

— Надо сбросить его. Все равно он уже не работник…

— Значит, будет только обузой…

— Да! Еду дают по числу работающих. Если мы оставим его, он будет есть нашу похлебку.

— Не будьте зверьми! Пусть это делают сами надзиратели.

— Небо накажет нас, если мы так поступим. Придет и наш черед.

Перебранка усилилась. Откуда-то появился шэньту — управляющий работами. По его указанию двое надзирателей втащили больного на стену и, раскачав, сбросили в яму. Послышался слабый вскрик. Спустя некоторое время яма заполнилась щебнем и глиной…

Когда управляющий удалился, надзиратели, скаля зубы, вновь заработали плетьми:

— Если бы не шэньту, закопали бы еще двоих-троих! Ям на всех вас хватит!

— Значит, здесь нужно еще много людей! Поэтому и не закопали! — тихо произнес один из строителей. И действительно, через несколько дней из внутренних областей Чжунго стали прибывать все новые и новые сотни осужденных. Из их рассказов узнавали, что почти все они за самые незначительные провинности были приговорены к смерти, но тут же помилованы и отправлены сюда. Для прибывающих начали рыть много новых землянок. По всему было видно, что в эту зиму строительство Длинной стены будет вестись, как и летом, днем и ночью.

Сяо Тану с женой приходилось теперь готовить пищи вдвое больше. Им дали в помощь одного старика, который уже не в силах был таскать землю на стройке. Старик поведал Сяо Тану свою грустную историю.

— Родом я из далекого Ляодуна[68]. Жена и дочь остались там, если еще живы. Я давно потерял надежду увидеть их. Вот уже десять лет как я ту-ну!

— Значит, у вас были и дом, и земля? — спросил Сяо Тан.

— Да, были. Год я пролежал больным. Землю засеяли соседи за издольщину. На нашу долю урожая мы, три человека, не могли прожить. Я попал в долги, старался на следующий год выплатить их, но они увеличились вдвое. Ростовщик отобрал у меня за долги половину земли. Через год он пришел ко мне и опять стал требовать те же деньги. Я не понял, о чем он. Он показал планку бамбука и говорит: «Вот здесь отпечатки твоих пальцев!» Я удивился: «Ты же отобрал за них половину моей земли!» Он ответил: «То были старые долги, а это — новые!» Я понял, что ростовщик тогда выбросил в огонь не мое долговое обязательство, а какой-то простой бамбук! Теперь он угрожал отобрать оставшуюся часть земли и хибарку. Правда, она была получше, чем у других: я же был самым умелым каменщиком в нашем селении. Что было делать? Если он отнимет наш дом и последний клочок земли, куда мы все пойдем, как будем жить? Я решил: пусть со мной случится что угодно, но жену и дочку спасу! Однажды ночью я прокрался в дом к ростовщику, чтобы украсть долговую планку. Меня схватили, превратили в ту-ну и отправили на Чанчэн. За десять лет, работая то там то здесь, я добрался до здешних мест. Кроме меня, никто из простых ханьцев, наверное, не видел Чанчэн от начала до конца!