Тень Желтого дракона - [143]

Но какую простую работу может выполнять человек, всю жизнь занимавший важный пост бека столицы?! Простые чинжины вяжут, прядут, ткут, столярничают… Сиртланбек не имеет ни малейшего представления ни об одном из этих ремесел. Голод оставлял ему все меньше времени на раздумья. Он попытался обратиться к чэнсяну Гун-сунь Хэ, но его и близко не подпустили, даже высмеяли. После долгих усилий и унижений Сиртланбеку удалось попасть на прием к небольшому вельможе. Тот и предложил ему заняться уходом за лошадьми Сына Неба. Так один из знатных царедворцев Давани стал помощником главного конюха в дворцовой конюшне. Но и это продолжалось недолго — до тех пор, пока от неизвестной болезни не пал один карабаир. Разразился скандал, и Сиртланбек был понижен до должности простого конюха, напарника пройдохи Жэн Чэ.

Измученный превратностями своей судьбы, Сиртланбек постепенно начал находить в своем новом ремесле хоть какое-то утешение. Куда лучше ухаживать за конями, чем быть землекопом, водоносом, грузчиком… То, что ты убираешь навоз, не видит никто, кроме таких же конюхов, как ты сам.

Однако работа в конюшне день за днем становилась все невыносимее для него. Ведь часть коней, содержащихся здесь, была приведена из Давани! Все лошади, переданные на попечение Сиртланбека, оказались с его родины. Они каждый день, каждое мгновение напоминают ему о любимой, прекрасной его стране, словно подсыпая соли на его душевную рану. Чем бы другим заняться, чтобы хоть на время забыть о Давани?! Но сможет ли он жить без воспоминаний о родине? Заглядывая в глубину своей души, Сиртланбек убеждался, что только эти аргамаки и карабаиры, да еще люцерна, семена которой тоже привезены с его родины, доносят сюда привычный запах Давани! С детства привыкший к седлу и любивший коней, Сиртланбек в самом деле привязался к даваньским лошадям. Когда в конюшне никого не было, он разговаривал с ними, задавал им вопросы, от их имени отвечал сам себе, обнимая их головы, проливая слезы на гривы…

Часто во сне он видел себя в Давани, а еще чаще — убегающим верхом на аргамаке от погони шэнбинов. Ему снился его дом в Эрши и он сам, сидящий среди друзей и родственников. Облокотившись на мягкие подушки, он важно, как прежде, ведет разговор. Вдруг появляется заутар или Модтай. Чакиры уволакивают куда-то Сиртланбека, он старается вырваться, зовет на помощь Нишана или покойного дядю, грозного бека Кувы… Просыпался Сиртланбек от своего же крика, в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем… и обнаруживал себя валяющимся на сене люцерны в конюшне. Бывало, что, увидев кошмарный сон, он кричал, и тогда разбуженный его криком Жэн Чэ расталкивал его пинками и, грязно ругаясь, плевал ему в лицо. Сиртланбек, плача, прикрывал от ударов голову и проклинал себя. Если бы ему пришлось родиться заново, он ни за что не перешел бы на сторону врагов своей родины, а если бы случайно попал в плен, пусть бы ему отпилили ноги, как тем двоим под Эрши, которые бранили его за измену. В такие минуты ему в голову приходила мысль, что и здесь никто не мешает ему убить себя. Но Сиртланбек тут же находил повод, чтобы отказаться от этого намерения. Он во что бы то ни стало должен вернуться в Давань и рассказать обо всем пережитом им на чужбине. Не только рассказать: он будет заклинать родичей, всех даваньцев никогда не изменять родине!..

Но всему есть предел, даже терпению Сиртланбека. Не выдержав унижений, однажды он покинул конюшни Сына Неба и нанялся землекопом. Через день его разыскали и, отхлестав кнутом, привели обратно. Оказывается, здесь он был незаменим! Конюхи-чинжины уже неплохо справлялись с размельчением сухой люцерны, но не могли сравниться с Сиртланбеком в умении обнаруживать и ловить оводов, сосущих кровь даваньских коней. Он приобрел новую кличку — «всезнающий конюх»!

В Чанъани вновь стали проводиться загородные смотры коней, привезенных из стран далекого захода — Бактры, Парфианы и других. Навыки и сноровка Сиртланбека и тут оказались кстати. Но кое-кто из заложников узнал бывшего соседа по дворцу. Среди чужеземных царевичей пошла молва: «Хотя хапьцы не смогли превратить всех даваньцев в табунщиков Сына Неба, одного из них сделали конюхом!» Эти разговоры дошли до ушей чэнсяна Гун-сунь Хэ. Сиртланбек окончательно расстался с конюшней Сына Неба, его прогнали.

Теперь он вынужден был браться за любую работу, чтобы не умереть с голоду. Каждый день он нанимался к новому хозяину, копал землю, таскал воду, чистил уборные… Не рассчитав быстро убывающие силы, он поднял на плечо тяжелый груз и вывихнул поясницу. Став калекой, заметно постаревший Сиртланбек понял, что настоящая горькая жизнь начинается только теперь.

В лавчонках торговцев всякой всячиной, в мастерских мелких ремесленников на базарах Чанъани кто не знает чужеземца-конюха, выгнанного из конюшен Сына Неба, этого бездомного бродягу, ни на что не годного калеку! К какой бы лавочке он ни подошел, его встречают с презрением и тут же прогоняют, чтобы что-нибудь не украл и не мешал торговле. Если вышвырнут вон, упавшего чужеземного бродягу в лохмотьях никто не поднимет, каждый, брезгуя, обойдет стороной. Однако на базарах Чанъани все же можно найти одного-двух более добрых и жалостливых лавочников. Кто-нибудь сунет калеке ломтик хлеба либо щепотку сваренного риса или проса, выплеснет в его глиняную чашку остатки супа. Сиртланбек торопливо ест, беря пищу прямо грязными, потрескавшимися пальцами, затем жадно облизывает чашку и пальцы. Нашлись и любители позабавиться причудами конюха-чужестранца. Дадут ему что-нибудь поесть, а потом две-три затяжки гашиша, и опьяневший Сиртланбек подберет щепоть высохшего конского навоза, понюхав, задерет голову, заржет и, держась обеими руками за вывихнутую поясницу, запрыгает, изображая коня. «Вот настоящий даваньский аргамак!» — потешаются лавочники и столпившиеся зеваки.