Тень над рекою. Антология экзистенциальной лирики - [10]
Приди, надежду принеси, приди, надежду принеси.
Моя усталость сквозь матрац проходит вся наружу,
Болит спина, ведь я лежу не на боку,
А если б на боку лежал ― спина б болела
от лежанья на боку.
Приди, рассвет, спеши!
Не знаю, сколько времени, не знаю.
Нет у меня энергии, чтоб дотянуться до часов.
Нет у меня энергии ни на что больше, ни на что...
Лишь на стихи, написанные на следующий день.
Да, на стихи, написанные на следующий день,
Ведь все стихи пишутся на следующий день.
Глубь ночи, глубь покоя там, на улице.
Покой во всей природе.
Человечество отдыхает, забыв про огорчения свои.
Все совершенно верно.
Человечество забывает радости и огорченья,
Человечество забывает, забывает, да, забывает.
И даже проснувшись, человечество забывает.
Совершенно верно. Но я не сплю.
Тряпка
Днем разразился дождь,
Хотя с утра высь голубела.
Днем разразился дождь,
С утра я был чуть-чуть печален.
Не знаю: грусть? Чутье? Мираж?
Но только грустным я проснулся,
Днем разразился дождь.
Я знаю: элегантна мгла дождя.
Я знаю: солнце элегантность эту гнетет.
Я знаю: чувствовать погоду не элегантно.
Но кто сказал и солнцу и другим,
что я хочу быть элегантным?
Мне голубое небо дайте и дайте мне
увидеть солнце.
Дождь, мгла, туман ― все это
имеется во мне.
Сегодня я хочу покоя себе сейчас лишь одного.
Я б полюбил очаг домашний, поскольку
не имел его.
Я то и дело засыпаю ― вот как покоя я хочу.
И преувеличивать не надо
Спать я действительно хочу.
Днем разразился дождь.
Тепло? Привязанности? Ласки? Они
воспоминаний груз.
Но надо быть ребенком, чтобы иметь их.
Мое утраченное утро, моя небес голубизна!
Днем разразился дождь.
У управляющего дочки красивый рот,
Фруктовая начинка сердца, которую съесть
предстоит.
Когда же это было? Не знаю я...
В то утро, когда небо было синим.
Днем разразился дождь.
"Да, это я такой, каким я стал в итоге..."
Да, это я такой, каким я стал в итоге,
Не то остаток, не то избыток себя самого,
Хаотические пригороды своей же искренности,
Это я, здесь, в самом себе.
Все, чем я был и не был, это я.
Все, чего желал и не желал, стало мною.
Все, что любил и разлюбил, вобрала моя тоска.
И в то же время мне кажется, словно в сумбурном сне,
Возникшем на перекрестке разных явей,
Что меня бросили на трамвайном сиденье,
Чтобы тот, кто сядет, нашел меня.
И в то же время мне видится, словно вдали,
Словно со сна, припоминаемого в полудреме,
Что на самом деле я лучше.
Да, да, мне сдается, немного болезненно,
Будто я спал без сновидений
И проснулся перед встречей с бесчисленными
кредиторами,
Будто я споткнулся на пороге и все разбил,
Будто упаковал все, но забыл зубную щетку,
Будто меня когда-то подменили.
Довольно! Я ощущаю, отчасти метафизически,
Словно луч солнца, блеснувшего в окнах
покидаемого дома,
Что лучше оставаться ребенком, чем желать
постигнуть мир,
Ощущаю хлеб с маслом, игрушки,
Великий покой без садов Прозерпины.
Хочу всю жизнь стоять, уткнувшись носом в окно,
Глядя на дождь, стучащий снаружи,
И не превозмогая бесслезных рыданий.
Довольно, хватит! Такой уж я, подмененный,
Гонец без писем и верительных грамот,
Печальный шут, паяц в чужой мантии,
С погремушками на голове,
Позванивающими, как бубенцы в ярме.
Такой уж я, шарада без конца и начала,
Которой никому не разгадать на провинциальной
вечеринке.
Такой уж я, что поделаешь!
Жоржи де Сена
Быть
То, что тоскливо ждет во мне, устало
сквозь жизнь мою лишь это «я» нести.
Когда приходит ночь, чтобы плести
его исчезновенья покрывало,
ты, моего существованья жало,
вопрос, горящий угольком в горсти,
как жжешь меня, чтоб я постиг пути,
которыми, когда уснут все шквалы,
лишь правда понесет крылатый прах.
И все смешается в одно «напрасно»;
уже забытое, ты вновь всплывешь,
томленье. И заставит только страх
противоречить, но не я. Мне ясно:
жить — это «от и до», пока живешь.
Невстреча
Бесплодный поиск... Улицы ущелье
опустошенной пустотой гнетет.
Свет поделился надвое: на тот,
чьи лужи на домах заледенели,
и тот, что на скользящем мимо теле
рисует лунный трепетный обвод,
когда оно возникнет и зайдет,
чужою жизнью проступая еле.
И все разобщено. Хотя бы жест
ответил жесту, взгляд, чтобы прожег
чужое безразличие. Окрест
лишь одиночество прохожих светится.
Искать напрасно: если одинок,
и повстречаешь — не сумеешь встретиться.
Зимняя вариация
В прохладе ласковой, в прохладе мятной,
в которой свет уже разбавлен тьмой,
а бледный окоем послезакатный
затянут золотистой бахромой;
отгородясь от суеты сумятной
такою растворенной тишиной,
что тени сердцу более понятны,
чем обнаженность вещности земной;
я тот далекий образ вызываю,
воспоминаньем кровь свою знобя.
Любовь, так, значит, ты еще живая?..
И в существе моем ютишься где-то,
когда на час один осталось света,
а сам я — отзвук самого себя…
Феррейра, Жозе Гомес
"Внезапно я вспоминаю..."
Внезапно я вспоминаю
о чем-то далеком
и чувствую беглый соблазн
выпрыгнуть в темноту,
найти сердцевину Смерти.
Но стоит зажмуриться,
как я падаю внутрь себя,—
в другую, еще более густую тьму,
где спит мое ожидание самого себя
и где нет никаких пропастей,—
Русская литературная критика рождалась вместе с русской литературой пушкинской и послепушкинской эпохи. Блестящими критиками были уже Карамзин и Жуковский, но лишь с явлением Белинского наша критика становится тем, чем она и являлась весь свой «золотой век» – не просто «умным» мнением и суждением о литературе, не просто индивидуальной или коллективной «теорией», но самим воздухом литературной жизни. Эта книга окажет несомненную помощь учащимся и педагогам в изучении школьного курса русской литературы XIX – начала XX века.
Что такое любовь? Какая она бывает? Бывает ли? Этот сборник стихотворений о любви предлагает свои ответы! Сто самых трогательных произведений, сто жемчужин творчества от великих поэтов всех времен и народов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его. Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона.
Феномен русской культуры конца ХIX – начала XX века, именуемый Серебряным веком, основан на глубинном единстве всех его творцов. Серебряный век – не только набор поэтических имен, это особое явление, представленное во всех областях духовной жизни России. Но тем не менее, когда речь заходит о Серебряном веке, то имеется в виду в первую очередь поэзия русского модернизма, состоящая главным образом из трех крупнейших поэтических направлений – символизма, акмеизма и футуризма.В настоящем издании достаточно подробно рассмотрены особенности каждого из этих литературных течений.
Перед вами книга из серии «Классика в школе», в которой собраны все произведения, изучающиеся в начальной школе, средних и старших классах. Не тратьте время на поиски литературных произведений, ведь в этих книгах есть все, что необходимо прочесть по школьной программе: и для чтения в классе, и для внеклассных заданий. Избавьте своего ребенка от длительных поисков и невыполненных уроков.В книгу включены стихотворения русских поэтов XVIII – ХХ веков, от В. Жуковского до Н. Рубцова, которые изучают в средней школе и старших классах.
Сборник знакомит советского читателя с самыми яркими представителями современной норвежской лирики. В книгу включены подборки стихотворений шести поэтов: Улава Х. Хауге, Ханса Бёрли и других. Лейтмотивом представленной в сборнике поэзии является любовь к родине — опасения за её судьбу, восхищение её природой и тревога за эту природу, гордость за своих соотечественников, известных и совсем простых людей.
В книгу включены программные произведения лучших поэтов XIX века. Издание подготовлено доктором филологических наук, профессором, заслуженным деятелем науки РФ В.И. Коровиным. Книга поможет читателю лучше узнать и полюбить произведения, которым посвящен подробный комментарий и о которых рассказано во вступительной статье.Издание предназначено для школьников, учителей, студентов и преподавателей педагогических вузов.
Во второй том серии «Русская советская лирика» вошли стихи, написанные русскими поэтами в период 1930–1940 гг.Предлагаемая читателю антология — по сути первое издание лирики 30-х годов XX века — несомненно, поможет опровергнуть скептические мнения о поэзии того периода. Включенные в том стихи — лишь небольшая часть творческого наследия поэтов довоенных лет.
На рубеже XIX и XX веков русская поэзия пережила новый подъем, который впоследствии был назван ее Серебряным веком. За три десятилетия (а столько времени ему отпустила история) появилось так много новых имен, было создано столько значительных произведений, изобретено такое множество поэтических приемов, что их вполне хватило бы на столетие. Это была эпоха творческой свободы и гениальных открытий. Блок, Брюсов, Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Волошин, Маяковский, Есенин, Цветаева… Эти и другие поэты Серебряного века стали гордостью русской литературы и в то же время ее болью, потому что судьба большинства из них была трагичной, а произведения долгие годы замалчивались на родине.