Тень кондотьера - [10]
– Поэтому и пришла… Хотя… На самом деле это Лера меня сюда привела. Я перепугалась, сильно перепугалась, не знала, что делать, с Лерой поделилась, а она говорит…
– Я лишь копия теней мною созданных, – оборвал я в верховье поток малополезной информации.
– Что? – растерялась Вероника.
– Да так, ничего. Скажите, а вы у детей-то спрашивали, чего это они вдруг?
– Конечно! Конечно, спрашивала. Как же было не спросить, когда тут такое. Спрашивала. Говорю, я вам что сказала рисовать, а вы что нарисовали. А они молчат. Только Павлик Ефимов, говорит, вы же нам, Вероника Алексеевна, сами сказали рисовать всё, что на ум придёт. Сами сказали, а сами теперь говорите.
После этих слов, девушка тяжело вздохнула и, забывшись, стала нервно покусывать ноготок мизинца.
Я же, вытаскивая суть из трясины с упорством дизельного тягача, задал новый вопрос:
– А такого не может быть, чтобы кто-нибудь один из них нарисовал, а другие собезьянничали? Дети всё-таки.
– Ой, даже не знаю, – пожала девушка плечами. – Может быть. А может, нет. Но если так, то странно как-то. Ведь уже второй день они вот это вот рисуют. Что-то уж больно сильно затянулась игра.
– Второй день, говорите? – удивился я.
– Ну да, второй. Разве я не сказала? Вон те, – Вероника показала на первую папку, – эти они позавчера, то есть в понедельник нарисовали. Тогда ещё всё нормально было. А эти, – махнула она в сторону второй папки, – эти они сегодня нарисовали. Но они ещё вчера такое начали рисовать. Только вчерашние рисунки Гертруда забрала… Гертруда Васильевна, заведующая наша. Я принесла ей показать, потому что действительно очень испугалась, а она забрала, спрятала в сейф и сказала родителям ни в коем случае не говорить. Я и не сказала. Только когда с Лерой созвонились вечером, не выдержала и поделилась. Лера сразу сказала, надо обязательно моему шефу обо всём рассказать, он разберётся. Но я чего-то как-то поначалу засомневалась. А сегодня они опять… Дети. Тут я совсем-совсем испугалась. Снова давай их расспрашивать, одного, другого, а они… Кто молчит, кто плакать сразу начинает, а Павлик Ефимов так тот вообще разозлился. Затопал ногами и говорит, да что ж вы к нам, Вероника Алексеевна, пристаёте с глупыми вопросами. К заведующей я больше не пошла, сразу Лере позвонила. Ну и вот.
Выслушав терпеливо все эти ахи-страхи и охи-вздохи, я с недоумением покачал головой:
– И как же это вас только угораздило-то?
– Вы о чём? – не поняла девушка. – Вы о рисунках?
– Да нет, я не о рисунках. Я не пойму, как это вас, милая моя Вероника, с детьми пойти работать угораздило.
– Мне вообще-то нравится, – как-то не очень уверенно призналась моя юная собеседница и опустила взгляд.
– Нравится? – провокационно переспросил я. – С детьми?
Она подняла глаза:
– А вы что, Егор Владимирович, детей не любите?
– Не то чтоб не люблю, просто… – Выдержав паузу, я стряхнул невидимые пылинки с полировки стола. – Боюсь я их.
– Боитесь?
– Конечно. А как их не бояться? Знаю две категории людей, которые не ведают разницы между злом и добром. Дети – первая. И по степени непредсказуемости самая опасная.
Целая гамма выражений сменилась на лице Вероники, прежде чем она спросила:
– Вы так считаете?
– Я так не считаю, милая моя Вероника, я в этом уверен. Не ведают они разницы. Собственно, понимание этой разницы и делает человека взрослым. Разве не так?
– Ой, что-то вы, Егор Владимирович, не то говорите, – тихо, но очень твёрдо сказала девушка после небольшого раздумья. – Они ведь плачут. Разве может плакать тот, кто не ведает зла?
Вопрос был задан, и это был такой вопрос, на который обязательно нужно отвечать.
– Звериная обида и физическая боль, – поведал я, – ещё не есть осознание зла. Дети, Вероника, они не злы и не добры, они стерильны. А если ребёнок начинает соотносить своё поведение с некими этическими нормами, то можно точно сказать: он больше не ребёнок, он уже маленький взрослый. Он уже изгнан из рая.
– Зря вы так, – возразила Вероника. – Дети они добрые, они часто за других переживают.
– Разумеется, переживают, – легко согласился я, но тут же сделал оговорку: – Только сознание в этом процессе не участвует. Это всего лишь инстинктивное подражание взрослым. Это имитация. Маугли подражал волкам, ваши дети – вам. И не убивают они друг друга украденными из отцовских столов вольтметрами лишь потому, что пока ещё срабатывает отфильтрованный эволюцией ген взаимного альтруизма. Без этого гена популяция просто не выжила бы.
В ответ на мою разоблачительную тираду, девушка качнула медленно головой из стороны в сторону и повторила с завидным упрямством:
– Нет, Егор Владимирович, что-то вы такое не то говорите.
– А вы, милая моя Вероника, подумайте как-нибудь об этом на досуге, – ничуть не смутившись, посоветовал я ей по-дружески. Но через секунду опомнился, назвал себя мысленно старым дурнем и начал отговаривать: – Впрочем, знаете что, вы лучше об этом не думайте. Никогда. Там, честно говоря, такая бездна, что просто жуть. Пропадёте чего доброго без опытного проводника.
Девушка посмотрела на меня так, как будто только что меня увидела, потом провела взглядом по старинным гравюрам, висящим на стенах кабинета, глянула на книжные шкафы, забитые переплетёнными в тиснёную кожу томами, вновь посмотрела на меня и задумчиво протянула:
Влад Кугуар де Арнарди, борт-оператор Корпоративного Конвоя, никогда и ни при каких обстоятельствах не раскисает. Потому что знает о себе главное. И знает твердо. Знает, что на какую бы планету ни занесло, каким бы статусом ни наделила судьба, что бы ни стряслось, он, прежде всего, солдат. Десять лет тянул он лямку в действующей армии, и чем бы теперь ни оказались заняты руки, они всегда будут помнить тяжесть снаряженной винтовки. Говорят, настоящий солдат не бывает бывшим. Верно говорят. Так и есть. Влад уже год как не в строю Штурмовой Дивизии Экспедиционного Корпуса, но по-прежнему чувствует себя бойцом атаки.
Так уж выходит по жизни, что у каждого дракона, как и у каждого хирурга, есть своё персональное кладбище. Не знаю, правильно это или нет (не мне о том судить), но так было, так есть и так будет. Не нами заведено, не нам и прекращать. Пока существует на белом свете драконы, будут появляться Охотники, и будут продолжаться кровавые сечи один на один. И пока не перебьют Охотники всех драконов, будут золотые драконы в Ночь Полёта истреблять грешников, поскольку праведники — по какому-то глупому несправедливому закону — умирают сами и гораздо чаще.
Если вам кто-то скажет, что драконов нет, — не верьте. Кто так говорит, либо не в курсе, либо врет. Драконы существуют. Факт, существуют! Я знаю, о чем говорю, я сам дракон. Скажу больше: я — золотой дракон. Живу в Сибири, гоняю по улицам Города на битой тачке, знаюсь с Иными и стараюсь везде и во всем утверждать справедливость. А еще я владею сыскным агентством, и если однажды Запредельное навалится на вас по полной программе, обращайтесь — чем смогу, помогу. Во всяком случае, постараюсь. Потому что я добрый дракон, порою слишком добрый.
Как вы поступите, если будете знать, что случится завтра? А если узнаете свое будущее на месяц? Или на год? Если предначертано нечто пугающее и ужасное… Только точной даты нет… А каково это — знать, что всем ваших близким грозит неминуемая гибель? Может, они и выживут, но их существование станет таким тяжким, что они будут искренне завидовать мертвым… Кто сможет спасти вас от судьбы более горькой и мучительной, чем смерть? Кто сможет изменить себя так, что изменит целый Мир?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Он очнулся по ту сторону арки среди тысяч людей, не помня своего имени. Единственное, что сообщили — на следующий этап пройдет только половина. Остальные — умрут. И кто же станет покровителем безымянного человека, что волею судьбы скоро обретет новое имя?
Давным-давно, в волшебной стране Эквестрии… на смену идеалам дружбы пришли алчность, паранойя, война. В итоге мир был уничтожен огнём бесчисленных мегазаклинаний и цивилизация, какой её знали раньше, перестала существовать. Но город Хуффингтон выстоял. Мир раскололся, но зловещие, пропитанные радиацией башни «Ядра» остались стоять. Ранее — центр научных исследований военного времени, ныне — потрепанный временем дремлющий город, полный отравленных тайн и опасных сокровищ. Неуверенная в себе кобыла-единорог, обременённая чувством вины, оказывается втянута в паутину интриг Хуффингтона.