Тень ивы - [93]

Он не заметил Ничегова или кого-то еще, кого знал, но увидел ту, что искал: вся стена напротив была увешана работами, запечатлевшими Катю.

И от этих разных, но несомненно очень живых образов перехватило дыхание, и Жнец не сумел бы ответить – от радости или боли.

Во-первых, два чудесных портрета Кати с очень характерным поворотом головы и точнейшим по сути выражением лица, вмиг перенесли Жнеца в давнее новогорское лето.

Цепкости его взгляда вполне хватило, чтобы убедиться: эти портреты рассказывали про Катю то, чем она жила во времена, когда они были вместе.

Куда там его рисунку, который обнаружился вчера и который, к его стыду, он про себя признал и похожим, и стильным, и даже внутренне растаял от слов мамы, оценившей его рисовальный дар.

Он увидел горящие в окнах отражения заходящего солнца, лежащие на ее волосах, увидел, как она меняет движение реки прикосновением ноги, – волны, струящиеся вдоль берега, сменяются расходящимися кругами и приводят в движение ее лицо. Он увидел в портрете блестящие от дождя гранитные валуны у ворот монастыря, которые оттеняли хрупкость Кати всякий раз, когда она проходила мимо них. Он увидел доверчивость мира. И доверчивость Кати этому миру. Доверчивость от слова «вера». Портреты рассказали об открытости Кати каждому движению мира ей навстречу, без малейшего подозрения, что силы небесные или дела земные могут хоть в чем-то принести ей вред.

Он узнал про Катю то, чего, конечно, не знал, но что знал, оказывается, Ничегов. И только ли знал! Угрюмый и молчаливый Ничегов, из-за бородищи или по другому поводу казавшийся стариком еще тогда, любил Катю, и это только, пожалуй, и объясняло гениальность его портретов.

***

Но если и досадовал Жнец сейчас, стоя перед этими картинами, то не потому, конечно, что он был ее возлюбленным, а открылась-то она другому. Он понял – почему Егор Ничегов не хотел приглашать на выставку именно его. Портреты Кати – портреты близкого человека, сделанные близким человеком. И берег новогорской речушки Блиски, к которому плыл Жнец с таким вдохновением в своих тюремных снах, оказался теперь не песчаным откосом с гнездами ласточек и птичьим гомоном, а скользким гранитом холодной и пустынной набережной.

«Я уезжал все дальше, без оглядки, на мглистый берег юности моей», – припомнилось ему, – хотя стремился как раз обратно. С оглядкой. С пошлой попыткой вернуть невозвращаемое».

Обратно. Движение обратно – это всегда или убийственно, или спасительно.

Он заспешил к выходу, уже решив, куда ему пора отправиться. Досматривать выставку, со всех сторон очень убеждающую: любимая тобой девушка выбрала талантливого человека, занимающегося своим делом, – он не мог. То, что Катя – любимая, Жнец почувствовал именно теперь.

Ему помешало движение большой группы людей на входе – приближалось время торжественного открытия выставки, мелькнули фотовспышки, перед входящими суетились люди с видеокамерами, за которыми Жнец увидел Ничегова, почти не изменившегося, если не считать, что волосы и борода его стали однородно седыми. Он вошел в компании мужчин тоже по преимуществу почтенного возраста и одной женщины, державшей Ничегова под руку. Кати Румянцевой. Всю простоту, даже небрежность внешности мужчин этой группы возмещал вид этой женщины, возвышающейся над другими на полголовы и оттого заметной отовсюду. И это выглядело как объяснение: я живу по-своему, не от расцвета к увяданию, например, а от расцвета к еще большему расцвету. На платье темного, едва различимого ультрамаринового оттенка свободно лежали светлые волосы, поблескивающее ожерелье обхватывало открытую шею, а приветливая белозубая улыбка призывала никого не забывать, что это праздник.

Праздник, на который его не пригласили.

Пока Ничегов, поддерживаемый Катей под руку, отвечал на вопросы длинноволосого парня, державшего перед ним микрофон, Жнец, отвернувшись к экспозиции, попытался протиснуться к выходу, но уже у самых дверей Катя его заметила.

Он увидел краем глаза, что она помахала ему поднятой рукой с зажатой в ней сумочкой и, убедившись, что она смотрит именно на него, постарался выйти на улицу как можно быстрее.

Самое главное, чего ему хотелось бы избежать сейчас – это участия в этом замечательном празднике, наверное, даже семейном. И этому празднику аккомпанировать. Или что-то в этом празднике нарушить.

До ближайшего места остановки машин он решил добраться, перепрыгнув через довольно высокие гранитные перила крыльца, и, оказавшись на обочине улицы, услышал Катин голос:

– Костя.

Она стояла над ним и смотрела сверху, улыбаясь.

– Подожди. Я за тобой не угонюсь.

Он подошел к самому краю тротуара и стал останавливать машину – они двигались в широком потоке еле-еле.

– Костя! Грохот такой.. Ты меня слышишь?

– Слышу.

– Я сейчас прыгну к тебе.

– Э, нет, – он испугался, что она действительно будет перелезать через перила. И подошел к ней ближе.

– Я спущусь мигом, подожди, если не хочешь меня обидеть.

Он посматривал наверх, ожидая, что за нею появится и Егор, но Катя пришла быстро и одна. Часто дыша, она коротко взглянула на него, убедившись будто, что он – это он, взяла его за руку и потянула за собой.