Тень ивы - [73]

– Здесь омуток, неглубоко, вода стоит, так что не очень холодно. Но уж если замерзнешь – есть костер.

Не оглядываясь, она разделась, решив, что лифчик и трусы постирает здесь же, а спортивный костюм наденет на голое тело. Спортивный костюм был, конечно, еще грязнее, он до сих пор пах пожаром, но белье требовало стирки сильнее. Вода в октябре в горной речке могла оказаться холодной, но Жанна только окунулась, а потом вышла на мелководье и начала активно приседать, выбрасывая вперед руки, старалась согреться. И лишь согревшись, стала мылить волосы.

– А я вот так! – раздался рядом голос, и она прищуренными от мыла глазами увидела, как абсолютно голый Селим с разбегу бросается в омут и, проплыв по кругу, вскрикивая, поднимая руками воду, направляется прямо к ней.

Предупредив ее движение к сложенной одежде, Селим взял из ее рук мыло и, развернув ее к себе спиной, сказал:

– Успеешь, постираешься. Сейчас давай я тебе спину намылю, а ты потом окунешься.

И так, словно отмывая общедоступную скамейку, а не девушку, еще и не целовавшуюся ни разу, Селим прошелся угловатым куском мыла по труднодоступным для Жанны, но потому и заповедным местам ее тела. И всякое движение сопротивления встречал своим пониманием, часто обратным тому, что Жанна имела в виду.

– Ну да, ну да, – говорил он, когда Жанна попыталась сжать ягодицы под рукой Селима, направлявшейся как раз между ними, – тут с силой надо, иначе и не промоешь, такое место.

Она с радостью кинулась в воду, когда и он остался доволен тем, как она намылила его. Правда, ей он доверил делать это и сзади, и спереди. Не ускользнуло от ее внимание и то движение, едва уловимое, которое произошло с его гениталиями, когда она возила мылом по его животу, не опускаясь слишком низко и даже не глядя на низ его живота. Но надо отдать ему должное: Селим ни движением, ни словом, ни взглядом не обозначил мужского притязания на нее – так, словно помогали мыться друг друга два солдата. Или два младенца.

Они вернулись к костру, на котором уже подрумянивался крупный бекас, умело покручиваемый над огнем Ваней, и Жанна одно за другим почувствовала череду радостных открытий: горящее холодной чистотой тело, сумерки с ранними звездами, запахи реки, костра и жареного мяса. И одно тяготило: Ваня, не дающий забыть ни о чем. В том числе и об этом бесстыдном купании.

– Я бы и сам искупался с вами, да вот бекаса стерег, – он кивнул на вертел.

– Здесь у нас хоть место и прикормленное, а все равно следить надо – в оба глаза. Бекасик идет: чап-чап, а я его: вжжить – и затянул, – Ваня опять довольно сплюнул.

– Успеешь еще, Ваня, успеешь, – умиротворенно протянул Селим, сунув руку под плиту, на которой горел костер, и достав оттуда литровую банку с солью и белую тряпицу, в которой, как оказалось, был завернут плоский арабский хлеб.

– Успею, – согласился Ваня, – если Ата в этот раз на ездку не пошлет. В тот раз, когда Нинка с Фирузой были, помнишь, Селимка, как купались? Я говорю Фирузке: у тебя сиси большие, я их снизу буду держать, а Селим сверху промывать!

Мальчик засмеялся, приглашая посмеяться и Селима, но тот, встретившись взглядом с Жанной, прикрикнул на Ваню-Нургали:

– Ты базаришь, Нургали, не по делу! Ты за курой следи, сожжешь, тогда ремнем выпорю!

– Тебе есть кого пороть, порщик! – еще громче засмеялся мальчик, ловко снимая с вертела красновато блестевшую тушку птицы.

Жанна уловила неприятные интонации сообщников в этом коротком пикировании, но прозрачный воздух и краски горной ночи, а главное, явное дружелюбие, исходящее от этого взрослого мужчины и – что ни говори – наивного мальчика действовали сильнее.

– По-местному мы должны разделать птицу руками и руками съесть ее. Ну, а пока наша птица стынет, –торжественно произнес Селим, укутывая бекаса большими листьями шелковицы, – предлагаю трубку мира.

Он достал из кармана невзрачный мешочек с тесемками и короткую костяную трубочку с короткой и широкой чашкой на конце. Уложив в чашку какую-то маленькую зеленоватую шишку, он достал из костра уголек, раскурил ее, по-особенному долго задерживая в себе дым, и передал Жанне.

– Я не курю, Селим, – кивнула она отрицательно и тут же увидела, что трубку поспешно перехватил Ваня.

– Я тоже, – сказал Селим, медленно выдыхая.

– Я тоже, – заглатывая дым, откликнулся Ваня, тем самым предупреждая протест Жанны насчет курения мальчика.

– Жанна, мы не приглашаем тебя курить, – спокойно сказал Селим, – мы приглашаем тебя разделить трубку мира. Это совсем другое.

– Я догадываюсь, что это.

– И тем не менее – не знаешь! И это тем более надо попробовать. Посмотри. Китайцам боги послали рис, и они изобрели бумагу. Арабам руду – и они изобрели металл. Нам – растения, истинного назначения которых человечество еще не знает. Ты пробовала помочь… ты хочешь помочь человечеству?

– Нисколько, – с улыбкой сказала Жанна и услышала заливистый, звонкий, полный счастья смех ребенка. Это смеялся Ваня.

Она взяла трубочку и попробовала вдохнуть дым. Он обжег горло, она закашлялась и, пытаясь втянуть чистый воздух, начинала кашлять еще сильнее. Ванечка перестал смеяться, да и Селим озаботился ею.