Тень ивы - [72]

И все же Селим был ответом на ее вопрос. И сам был вопросом.

«На что я ему сдалась?» – раздумывала Жанна. Времени было в избытке, как и мест для прогулки: прямо от стены ее пристройки лежал пологий склон, заросший невысоким ковылем, грушевыми и хурмовыми деревьями, высокими зарослями маков, местами продолжавшим цвести. По этому склону она по нескольку раз в день спускалась к берегу быстроводной речки.

«В конце концов, у него должна быть цель. Ведь он даже рискует, связываясь с русской. Хотя какая я русская?» Немногие из темнолицых жителей кишлака, которые случайно встречались ей, так же, как и Таслима, враждебности не проявляли, но и приветливости не выказывали. Таслима оставляла ей на кухонном столе еду: молоко, козий сыр, лепешку, персики, чашку вареного риса, но никогда не разговаривала с ней и уходила, как только в кухню входила Жанна.

***

Ни скорби, ни жажды мести, никаких других движений не ведала ее душа. Первые свои слезы о погибших родных Жанна пролила не без радости: среди темных, сморщенных, будто запеченных лиц жителей аула она увидела однажды живую голубоглазую мордочку мальчишки, который, сунув руки в карманы спортивных штанов, брел рядом с Селимом по бесцветной улице аула в сторону дома Таслимы. У дувала, выходящего на склон горы с просторным лугом, обычно и просиживала все дни Жанна, поглядывая на дорогу к перевалу: не появится ли Селим.

Селим, как обычно, чересчур широко улыбнулся ей, подходя, обнял за плечо мальчишку и сказал:

– Вот, Жанка, познакомься, мой братик родный, Нургали звать.

– Ваня, – протянул ей ладонь мальчик.

– Ну, Ваня по-русски, – хлопнул мальчишку по плечу Селим, – он у меня прикольный братан. Пацан четкий, люблю его.

Все тут пахло неправдой: брат, любовь, имя – одно совпало: Ване-Нургали было по виду лет десять, точно как ее родному брату, и держался он похоже: кривая ухмылка на лице, выгоревшие на солнце волосы.

Слезы вмиг сделали лица перед ней мутными, и хотя Жанна могла бы сдержаться, она разревелась с облегчением, будто со слезами выходил наружу лед, сковывавший не только способность что-то чувствовать, но и помнить.

– Что, Таслима обижает? – наклонившись к ней, спросил Селим. – Я сейчас так скажу, что ей больно будет. – Не обращая внимания на отрицающие жесты Жанны, Селим зычно крикнул в сторону дома: «Таслима!» – и решительно направился внутрь. Там с минуту еще слышались возмущенные голоса хозяйки и гостя, а Жанна, воспользовавшись моментом, сгребла в охапку мальчишку, обняла его и поливала слезами его пахнувшую пылью и солнцем голову. Ваня перенес это спокойно, только сплевывал иногда сквозь зубы в пыль.

Недовольная Таслима выскочила из-за дувала и закричала на Жанну:

– Ты зачем жалуешь, зараза! Тут сто раз такие жили, никто не жаловал, один ты барин-царин?

– Пушед! – прикрикнул на Таслиму выскочивший следом Селим и замахнулся на нее. Та замолчала, потупила глаза и скрылась за стеной.

Селим снова улыбнулся, чуть шире, чем позволяло строение его сухощавого лица и, хлопнув в ладоши, сказал:

– Все, Жанна, никаких слез! Ни одной! Стоит разве обращать внимание на какую-то неграмотную деревенскую таджичку, которая телевизора-то ни разу не видела? У нас все впереди, Жанна! Скоро ты отправишься отсюда в большой мир, увидишь Москву, Ленинград! Да, можешь мне поверить, все складывается наилучшим образом!

– Я не хочу никуда уезжать, – Жанна вытерла слезы – вслед за проснувшейся памятью проснулся страх.

– Не хочешь – и не надо. Оставайся, живи. Это тоже не худшее место на земле, так ведь, братик?

Нургали снова сплюнул в пыль, тут же скатавшую из его слюны темный шарик.

– Ты знаешь, брат, что чем на большей высоте селится человек, тем больше он достоин счастья? Конечно, знаешь! Ведь он ближе к богу, и бог чаще его замечает!

– Почему тогда Амир из Оша всегда выигрывает в карты? Ведь Ош – он в самой низине?

Голос у Вани оказался сипловатым и низким – и Жанна подумала, что он старше десяти лет. Селим рассмеялся и снова хлопнул мальчика по спине, и снова чуть сильнее, чем мог это позволить старший брат по отношению к младшему.

– Счастье – это не деньги, брат. Когда-нибудь Жанна тебе про это расскажет. А сегодня мы с тобой должны показать ей эти места, близкие к богу. Как относишься, чтобы пойти на пикник с охотой и жареной дичью, Жанна? В долину чистейшей реки, воду которой нужно пить как лекарство, а купаться в этой воде, чтобы родиться заново?

– Здесь можно купаться? – Жанна почти месяц видела воду только в кунгане – ни дождей, ни хоть каких-то запасов воды, даже луж.

– Скажи, Ваня! – воздел к небу руки Селим.

– Купаться – во! – освободившись из объятий Жанны, Ваня улыбнулся ей и поднял вверх большой палец.

***

Уже через полчаса они шли пологим склоном, посеребренным зарослями маков с пламенными вспышками цветов вербены, сколько мог видеть глаз устилавших спуск в долину реки, уже видную на ее крутых извивах.

Селим, несмотря на быстрые сборы, оказался готовым ко всему, что пообещал. Он присмотрел у низко спадающего к реке берега плоский камень, заставил Ваню и Жанну носить с берега ветки для костра и мигом его разжег, потом раскинул в вересковых кустах силки, а пока они с Ваней искали камни для подставок под вертел, отвел Жанну за ближний скальный выступ и протянул мыло.