Тень ивы - [44]

Иван все время следовал за ней. Она шла на летучку, пересекая госпитальный двор, – и он попадался ей на пути. Она выходила утром из троллейбуса у ворот госпиталя – и он встречал ее с поклоном. Она принимала родственников больных – и он в это время занимал очередь, входил в кабинет, распахивал окна и впускал целые облака гомонящих птиц – от воробьев и синиц до с трудом маневрировавших в кабинете ворон – и так же в момент выгонял их обратно.

В ночь очередного Галиного дежурства, когда на улице стояли прозрачные июньские сумерки, она пришла в палату к Ивану, взяла его за руку и повела в процедурную. Днем здесь маялись на столах сдающие желудочный сок или получающие очистительные клизмы, теперь было темно и тихо. Галина закрыла дверь в процедурную, повернулась к Ивану и распахнула на себе халат. Иван, впервые увидевший грудь девушки, нацеленную именно на него, другие припухлости и впадины тела, тоже предложенные именно ему, тем не менее знал откуда-то, что с ними сделать: что потрогать, что поцеловать, что раздвинуть и к чему прижаться.

Галя едва ли была более сведущей в плотских забавах. Единственное, что она помогла сделать ему – до того, как плоть вошла в плоть, – избавиться от рвущейся из него наружу спермы. А уже после этого их ласки на процедурном столе были долгими, Ивхав боялся даже на мгновение оторваться от ее тела.

– Спасибо тебе, ты меня спасла, – сказал он ей иссохшими губами, когда птицы начали протыкать голосами ночную тишину.

– Это тебе спасибо. Это ты меня спас.

***

Уже следующим ее рабочим днем Иван бросился ей навстречу у ворот госпиталя, пытаясь обнять. Он едва дождался – целый день прошел с той ночной смены. Хотел даже идти в город в «самоход» – но никто не сказал ему ее адреса.

Но теперь Галя была не просто сдержанна – она в гневе оттолкнула Ивана и оглянулась вокруг: не видел ли кто этого горячечного объятия. Иван понял только, что что-то не так. Но с этого момента все как будто вернулось в то время, когда Галя смотрела сквозь него. Закончились веселые приветствия «отцов» при входе в палату, обмен улыбками, возможность дольше, чем предусматривала методика осмотра, удерживать руки друга. И если она и видела его где-то, – а он старался по-прежнему попадаться ей на пути всюду, она разворачивалась и уходила прочь. Как будто той ночью не началось что-то важное, как Ивану казалось, а, напротив, что-то важное кончилось. Однажды, правда, она сама остановилась, увидев, что он идет ей навстречу.

– Слушай, Иван, я не знаю, как ты делаешь эти фокусы, только не старайся, мне надоело.

– Я не знаю, какие фокусы. Фокусы-покусы.

– Делаешь вид. Сова стучит в окно моей комнаты днем. Белки прыгают из-под ног пачками, я пугаюсь. Поиграли, хватит. Серьезно прошу.

– Я не хотел специально.

– Ага, они сами прискакали. Не мучай животных, Мнвинду, и не мучай себя тоже, не ходи за мной.

– Я не могу.

– Я могу. Понял? Я тебе что-то должна?

– Должна. Ты должна быть со мной как тогда, только все время.

– Так вот. Так не будет. Через неделю тебя комиссуют, поедешь на родину. А я замуж выхожу, понял?

Он понял. Он решил, что вполне может подождать, пока она поживет со своим мужем и поймет, что счастье может прийти к ней только вместе с ним и ни с кем другим. Это он знал точно, осталось подождать, когда она это узнает.

В ближайшую субботу в столовой госпиталя, за составленными столами, накрытыми скатертями с черными больничными штемпелями, уставленными закусками и алкоголем, вместе пахнущими особенно тошнотно, пили за здоровье Галины и Андрея Заргизовых, двух врачей медико-санитарной части гарнизона, молодую семью.

Вороны метались в душе Ивана, сидевшего на лавочке в госпитальном саду в окружении веселой музыки, смеха и криков «горько», долетавших из столовой. Через несколько дней он узнал, что и первая брачная ночь Гали и Андрея тоже была испорчена воронами, только настоящими, садившимися на подоконник спальни квартиры Заргизова один за другим. Каждый, словно любопытствуя, заглядывал в открытую, затянутую сеткой створку окна, прижимаясь к ней горящим глазом плотнее, и, убедившись, что все происходит по плану, взмахивал крыльями и шумно взлетал. Когда на рассвете Андрей встал, чтобы закрыть окно, он увидел, что подоконники дома напротив, его балконы, крыша были черным-черны от сидевших на них черных птиц. Они видели, что он закрывал окно, и подняли страшный гвалт, продолжавшийся до первых звуков оживающего дома.

– Тебе не страшно? – спросила у мужа Галина.

– Пусть ему будет страшно.

Он еще раньше был посвящен Галиной в то, что Ивхав слышал,что думает червь Fasciola Gigantica.

Уже на следующей неделе на заседании врачебной комиссии, решавшей судьбу Ивхава Мнвинду, Заргизов настоял, чтобы пациента обследовал психиатр. При определении группы инвалидности Ивхава Мнвинду главной причиной было именно психическое заболевание.

– Вы думаете, что я дурак? – с улыбкой, не веря своим ушам, спрашивал Мнвинду.

На его обращение никто не обратил внимания, потому что все взгляды – и председателя, и Заргизова, и Галины – были обращены на психиатра, довольно молодого человека с чеховскими усами и бородой.