Тень иракского снайпера - [21]

– А где же, – заинтересовался Потемкин. – Но ведь не дома?

– Вот послушайте. Был тяжелый процесс, и защите удалось доказать неполную вменяемость субъекта. Пошли в ход все юридические уловки, «принцип Мак-Нетана», да мало ли… Одним словом, не знаю подробностей. А знаю, что по решению суда Джон Линк отбывает принудительное лечение в довольно известной психиатрической клинике – совсем неподалеку отсюда. Я навел справки: там режим совсем не такой вольготный и комфортный, как в хороших клиниках такого типа, но и на тюрьму это не очень похоже. Как вам такой поворот дела?

– Для нас это ничего не меняет, – протянул Потемкин разочарованно. – В тюрьме или в психушке – наш Джон так или иначе изолирован.

– А вот и нет! – О’Рэйли почти по-детски хлопнул в ладоши, довольный, что может наконец сказать то, чего Олег не знает. – Дело в том, что в этой клинике такой режим, что те из больных, кто не буйные и вообще ведут себя хорошо, могут с разрешения администрации отлучаться на день – разумеется, с «браслетом», в который вмонтирован передатчик, так что все передвижения фиксированы. Конечно, обязателен строгий надзор родственников. И Ноэль, сестра Джона, старается этим пользоваться. И… – Лайон посмотрел на Потемкина торжествующе, – и в оба вечера, когда убили Рэдинга и Андерса, Джона Линка в больнице не было!

* * *

Сойти с привычной колеи… Сколько раз в жизни Олег Потемкин думал об этом феномене. Мы ведь – каждый – живем именно так, как живем, и про себя считаем, что именно такой жизнью живут и все остальные. Да, конечно, мы понимаем теоретически, как отличается жизнь, скажем, обычного программиста от жизни политика, жизнь руководителя крупной корпорации – от жизни его рядового сотрудника, жизнь работника сыска – от жизни моряка… Но все это понятия, так сказать, теоретические.

Про себя мы соотносим жизнь других со своими собственными критериями. И судим о других исходя из этого. В этом смысле забавные монологи пенсионеров о том, как следует управлять государством, очень показательны. Человек в жизни своей никогда не управлял никем – даже своей женой, но не моргнув глазом готов давать дельные советы людям, в руках которых судьбы миллионов.

Мы порицаем или одобряем близких и дальних знакомых, их поступки и судьбы, мы про себя уверены, что уж мы-то никогда не совершили бы ошибок, которые эти люди совершают. И редко, очень редко, пытаемся мы встать по-настоящему на точку зрения человека, который совершил что-то, понять именно его обстоятельства. Хотя в теории каждый из нас знает, что именно так и следовало бы поступить. Но это – теория.

Сойти с привычной колеи – когда это случается, человек испытывает очень разные чувства. У Потемкина в этих случаях всегда преобладало удивление. В каких случаях? А в случаях попадания в сообщество людей, связанных занятием, местом или делом, которого ты совершенно не знаешь. Ну, представим себе для примера новичка на ипподроме. Правоверного мусульманина в католическом храме. Или католика в молельном доме баптистов, которые храмов не признают. Можно и проще: поместите человека, который не знает театра, в среду завзятых московских театралов – он почувствует себя чужим, почти что за границей. Потому что все непонятно, даже язык, на котором эти люди общаются, совершенно непонятен, хотя вроде бы нормальный русский язык. И у сыскарей примерно то же. И у преступников! Сообщества – формальные и неформальные – великая сила. И действовать внутри этих сообществ следует только по принятым там правилам, иначе ты заведомо обречен на неудачу.

Когда Потемкин входил на территорию психиатрической лечебницы, где содержался Джон Линк – зеленую, обихоженную, уютную, – он думал как раз о том, что попадает в закрытое сообщество, живущее по своим правилам, ему неведомым. Перед въездом охранник долго проверял документы, звонил кому-то, что-то уточнял, а потом пояснил Потемкину: «Вам на паркинг «С», обогнете главное здание – увидите». Олегу уже рассказывали, что больные, представляющие социальную опасность, содержатся в «Утреннем лесу» (так называлась клиника) в специальном крыле здания, имеющем отдельный вход.

Потемкин, однако, вошел сначала в главный корпус, где у него назначен был разговор с лечащим врачом Джона Линка. Сопровождаемый встретившей его у входа медсестрой, прошел Потемкин по уютным коридорам, миновал фойе, где обычные с виду люди читали газеты, мирно беседовали, играли в шахматы. Раздавались тихие звуки фортепиано – это играла пожилая худощавая женщина. Профессионально играла – Потемкин знаком попросил сестру подожать, остановился и прислушался… Хорошо! Женщина продолжала играть, не обращая внимания на происходящее, сосредоточенная только на себе самой.

Миром и спокойствием дышало все вокруг, и если не знать, где находишься, никогда не представить всех драм и трагедий, связанных с каждым из тихих людей, сидящих в уютных креслах.

Темнокожий человек с тонкими усиками поднялся навстречу Потемкину:

– Билл Джекинс. Жду вас.

Ничем не примечательный кабинет – типичный, наверное, для психолога или психиатра. Потемкин знал, что тут очень следят за верностью определений профессии, но не вдавался в детали.