Тень фараона - [31]

Тут молчал.

– Твой отец обожал тебя, – продолжал я. – Он тебя не отвергал. Он просто дал тебе время повзрослеть и успокоиться. Его бог запрещал ему причинять тебе зло.

– Эта шлюха совокуплялась с богиней Хатхор, а я всего лишь беседовал со жрецами. Ты сейчас скажешь, что он об этом знал.

Я в отчаянии помотал головой.

– Нет, он об этом не знал, но у каждого есть право на ошибку. Мы люди, а не боги. И у нас есть право меняться. Вот что отличает Атона от Амона. Атон прощает и вновь принимает тебя. И вместе с ним твоя семья. Все просят тебя вернуться домой и продолжать учебу, чтобы ты мог стать фараоном. Хорошим фараоном, как твой отец и дед.

– Домой? Тебе известно, что во всем Египте едва ли найдется несколько сотен почитателей Атона? И большинство из них живет в этом городе, в основном во дворце.

– Не хочешь ли ты сказать, что твой отец совершил ошибку или преступление?

– Мой отец был болен. Есть много разных болезней, и под влиянием этой…

– Тут, твой отец любил тебя и уважал твою мать, к которой в семье относились так же добросердечно, как к тебе и ко мне.

– Не смей мне лгать про мою мать!

В этот миг я понял, что потерпел поражение. Я попытался перевести разговор на другую тему. Прибегать к лести не имело смысла, и я посерьезнел.

– Тут, хватит злиться непонятно из‑за чего. Запомни: я твой друг. А жрецы просто используют тебя. Если ты не оправдаешь их надежд, у тебя не будет второй попытки, которую дает тебе Атон. Они расправятся с тобой. Дома тебя любят, не требуя ничего взамен. И еще запомни: я тебе больше не слуга, меня освободили от этой должности, и все же я пришел сюда, понимая, что рискую прогневить тебя. Пришел по своей воле, чтобы передать послание царицы. Потому что я по-прежнему твой друг и дорожу тобой, хотя ты обращаешься со мной как с собакой и не заслуживаешь такого отношения. Твой отец хотел, чтобы ты вернулся, и потому я здесь. Мы ждем тебя, Тут.

– Если ты будешь следить за мной, я прикажу тебя убить.

И он выбежал, заметно хромая.

Нефертити с волнением выслушала мой рассказ. С одной стороны, ей было горько терять ребенка, которого она любила как сына, а с другой – она угадывала в Туте будущее чудовище и испытывала облегчение оттого, что его нет рядом.

– Только прикажите, и я доставлю его сюда, связав по рукам и ногам, – предложил возмущенный Хоремхеб. – Если это не поможет, то, по крайней мере, не повредит.

– Разве жрица Атона может отдать такой приказ? – ужаснулась Нефертити. – Я обещала мужу, что не отрекусь от его бога, а тем более от его учения.

– С вашим учением враги сожрут нас с потрохами.

– Хоремхеб!

Военачальник от стыда, что его отчитала женщина, опустил голову и вышел. Эйе взял царицу за руку.

– Не бойтесь. Он горд, но благороден.

Она посмотрела на меня.

«Как ты», – говорил ее взгляд.

Следующий месяц был для Нефертити невероятно трудным. Прежде она ограничивалась тем, что давала советы мужу (безусловно, мудрые), заботилась о детях и демонстрировала свою удивительную харизму на праздниках и приемах, куда считала нужным являться, чтобы помогать фараону (зная о своей красоте, об окружавшем ее ореоле тайны и особенно о впечатлении, производимом ею на мужчин и женщин).

Теперь же ей приходилось посвящать делам весь день и добрую часть ночи. Гордость не позволяла ей оглядываться назад в поисках врага, и она жила, опасаясь удара в спину, уже страдая от будущего бремени двойной короны.

Однако больше всего ее страшила вовсе не ответственность за государство. К Нефертити вернулись прежние сомнения. Я видел их в ее глазах, молясь вместе с ней на рассвете. Не испепелит ли ее Атон своим взглядом за ее грехи и сомнения? Ее супруг ежедневно смотрел ей в глаза, и она не могла долго выдержать его взгляд. Думая об этом поединке взглядов, я сочувствовал ей. Каждый раз, глядя на солнце, она, вероятно, ощущала, что его лучи просвечивают ее насквозь, до самых потаенных уголков души.

Казалось, коронация не состоится никогда. Но этот день настал. Я не жалел о том, что не могу присутствовать на этой мрачной церемонии. Нет, мною не пренебрегли: строгий этикет не позволял человеку моего положения находиться рядом с семьей фараона. Я не горел желанием там быть, хотя царица в данных обстоятельствах могла нуждаться в моей помощи.

Разумеется, Тут не явился, за что я возблагодарил Маат.

По прошествии нескольких дней царица приказала позвать меня уже как фараон Египта. Вероятно, после коронации она нуждалась в моем участии.

Она, как обычно, приняла меня в саду. Ее угнетали закрытые пространства, куда не проникали лучи ее божественного мужа. Я не знал, что скажу ей, потому что не знал, как она будет себя вести, ведь, став фараоном, она стала богиней, не больше и не меньше, хотя для меня она всегда была ею. Некоторое время я молча глядел на нее. Мое смущение показалось ей забавным, и она, взяв что-то из фруктов с жертвенного стола, вложила их мне в руку.

– Ваше величество!

– Нет! Не называй меня так! Я этого не вынесу. Ведь мы с тобой друзья.

Я улыбнулся. Она осталась прежней.

Вздохнув, она сказала:

– Я твердо верила, что во время коронации буду наказана за мои сомнения как недостойная двойной короны, или же, напротив, обрету силу и стойкость духа, которые позволят о них забыть… Но я не ощутила ничего. Скажи мне, ты видишь во мне богиню?