Тень фараона - [29]

Это меня покоробило.

– Вы мне оказываете милость или стесняетесь моего имени?

Он не ответил. Я склонил голову – чуть ниже, чем он, – и, прежде чем уйти, решился спросить:

– Если бы игра не стоила свеч, ваши интересы остались бы прежними?

Он язвительно усмехнулся и промолчал.

Следующие несколько дней прошли спокойно. Приготовления к церемонии прощания с фараоном, а также к торжественной встрече нового фараона – Нефертити, принявшей царское имя Семнехкара, – прошли без особых осложнений, хотя жизнь в Двух Землях на время замерла. В храмах проводились пышные церемонии, посвященные Атону, но чаще другим богам. Для успокоения народа был совершен нелепый обряд возрождения фараона. Настоящий же обряд провели в ночь его смерти. Даже в Ахетатоне проводились тысячи церемоний в честь Амона, еще незаконных, но уже не наказуемых. В сущности, в этом не было ничего удивительного, просто предшествующий фараон употреблял свою власть чаще нового, возможно, потому, что помнил годы жесткого правления своего отца.

Еще до рассвета я спешил во дворец, где данной мне Нефертити властью мог заходить куда угодно. Люди, раньше спавшие со мной в одном помещении, теперь простирались передо мною ниц, опасаясь мести, хотя я по-прежнему называл их по имени и по-прежнему пользовался входом для прислуги, потому что так было удобнее. Я хотел оставаться частью их скромного, простого мира, прекрасно осознавая неустойчивость своего положения.

Я встречался с Нефертити в саду, мы проводили церемонию возрождения солнца, а затем недолго беседовали на обыденные темы. Я заметил, что ее дочери либо вообще не присутствуют на церемониях, либо посещают их время от времени, и понял свое предназначение. Я не знал, сумею ли стать хорошим советником, хотя, по словам моих наставников, обладал необходимой подготовкой. Я чувствовал, что моя истинная, никак не связанная с политикой роль – вселить в Нефертити ту веру, которой ей недоставало, передать ей свое пока еще неясное ощущение, что вера в человека важнее веры в бога.

Я не мог не восхищаться ее силой. Никогда еще она не служила Атону с таким усердием. Возможно, она корила себя за свой проступок, хотя, на мой взгляд, просить о милости Хатхор нисколько не зазорно. Эхнатон никогда не ставил под сомнение других богов, он не питал особой неприязни и к Амону и ополчился на него лишь из‑за козней жрецов. Для его отзывчивого сердца поведение Нефертити не было прегрешением, однако она, возможно, полагала, что недостаточно верила в Атона и недостаточно об этом говорила, хотя больной фараон тоже заслуживал упреков – в излишней мягкости, во лжи из сострадания. Но Нефертити относилась к религиозным обрядам, как к своему святому долгу, как к наказанию за грех, которого она на самом деле не совершала.

Она неукоснительно следовала церемониалу и вместе с тем успевала уделить внимание дочерям и государственным вопросам, хотя первое заседание Совета состоялось только через две недели после смерти Эхнатона. Присутствовали Эйе, Хоремхеб и я. Для меня в мои шестнадцать лет было огромной честью участвовать не только в молитвах. Мы с Тутом созрели очень рано, я (по всеобщему мнению) отличался остротой ума, а Тут – силой чувств.

Наша встреча походила не столько на Совет царедворцев, сколько на дружеский завтрак. Нефертити, выдворив всех слуг, сама по очереди потчевала нас. Вогнав меня в краску, она отвергла мое предложение помочь. Всех восхитили ее простота, дружелюбие и ум.

– Дорогие друзья, сегодня вы – опора Египта, я доверяю только вам. Ты, Эйе, останешься первым советником, как при моем муже, и будешь управлять страной, я предоставляю тебе полную свободу действий. Ты получишь всю власть и полномочия, чтобы подавить сопротивление жрецов и противостоять их козням. Ты будешь отвечать за все, что происходит внутри страны. – Она посмотрела на моего отца. – Ты, Хоремхеб, получишь ту же власть во внешних делах, но в данный момент ты мне нужен здесь, пока не улягутся волнения после моей коронации; сейчас у нас много врагов. А ты, Пи, – я вздрогнул, – будешь отвечать за связь с внешним миром и следить за тем, чтобы моя вера не ослабла. Я не даю тебе официальной должности, как Эйе, чтобы ты мог действовать свободно, не связывая себя обязательствами, однако все будут знать, что ты пользуешься моим доверием. К тому же ты вместе с Хоремхебом будешь следить за тем, что происходит во дворце, и отвечать за мою безопасность, хотя тебе придется заслужить его уважение. – Она посмотрела на моего отца, и я спросил себя, не ирония ли это. – Не бойся, я не собираюсь оставаться фараоном вечно. Эхнатон ясно выразился на этот счет. Если Тут вернется на истинный путь или мы найдем еще кого-нибудь достойного короны, я стану жрицей Атона и удалюсь в какой-нибудь далекий храм, где посвящу себя служению, и даже злейшие враги забудут обо мне.

– Известно что-нибудь о Туте? – спросил я Эйе.

– Ни для кого не секрет, что он у жрецов. Если б только можно было с ним поговорить…

– Я готов это сделать, – вырвалось у меня. – Я знаю, где его найти.

– Тогда ты мог бы сказать ему, что отец не отлучил его от дома и что он может вернуть себе любовь семьи и право на трон. – Я посмотрел на Нефертити, она вздрогнула и напряглась. – Надо вырвать его из рук жрецов. Одному Атону известно, сколь пагубное влияние они способны на него оказать. Быть может, еще не поздно.