Темыр - [92]

Так вот в жизни Зины наступила долгожданная радостная минута! Темыр жарко привлек ее к себе. О чем они сейчас заговорят, о чем они будут мечтать?

Этим вечером свершилось радостное событие: два существа, между которыми стояло убийство человека, дали друг другу клятву любви навеки.

Темыр снял со своей руки часы, долго и неловко пытался застегнуть цепочку на руке Зины, и она помогала ему.

На веранду поднялся Миха, сильно дунул на огонек папироски, точно думая этим потушить ее, а затем закашлялся. Темыр быстро направился к двери и пожал руку товарищу.

XXXIV

В небольшом дворике Темыра - шум, гомон множества голосов.

Во дворе под навесом из свежих ветвей расставлены столы - длинные доски на высоких тонких ножках. Под ольхой на бревне сидят старики и беседуют о старом и новом.

Хатхуа, старик с клинообразной бородой, спросил у Хапары:

- Все-таки, сколько у тебя трудодней?

Хапара вонзил в землю железный конец палки:

- Спрашивай или не спрашивай, но если я был даже мертвым, я заработал бы трудодней не меньше, чем ты! Вот у тебя сколько?

- Сначала скажи ты, потом скажу я.

Чихия рассмеялся:

- О чём спорите, товарищи? Всем нам хорошо известно, сколько у каждого трудодней, и не о чем зря спорить.

- Нет, погоди, молодой человек! Пусть Хатхуа сам скажет, сколько у него трудодней.

Хатхуа вынул из кармана ножик, почистил почерневшим лезвием трубку и вытащил из кармана кисет:

- Брось, старина! Напрасно хвастаешь. Мы с тобой два одинаково прокопченных круга сыра, чего уж спорить!

Хапара вынул из кармана четки и стал потряхивать ими:

- Вижу, что покойники забыли прихватить тебя с собою. Может быть, ты думаешь, что я такой же старик, как и ты, раз со мной уж нет моей старухи? Показал бы я тебе, какой я старик, будь у меня такая старуха, как у тебя.

Хатхуа невозмутимо подмигнул ему:

- Хочешь, я тебе свою сосватаю?

- О, если бы ты был такой решительный и любезный…

Вокруг засмеялись. Чихия смеялся громче всех: Хапара и Хатхуа всегда болтали так и уж непременно до чего-нибудь договаривались.

- А вот я расскажу вам кое-что получше ваших шуток, если только у вас хватит терпения выслушать меня, - сказал сидевший поодаль Хашим.

Хапара предупредил:

- Если не смешно, дорогой Хашим, то лучше и не рассказывай.

- Кто знает, может быть, и заставлю вас посмеяться, - ответил Хашим. - Это случилось давно… Я был в том возрасте, когда пробиваются усики и начинаешь ухаживать за молодыми девушками. В нашей округе в те дни господствовал Мурзакан Гечба, он творил все, что хотел. Меня он любил, работал я у него, выполнял все его приказы - иначе куда мне было деваться!

Лицо Хашима омрачилось, и он глубоко вздохнул.

- Как-то Мурзакан, в сопровождении сорока всадников, собрался ехать в Кабарду и предложил поехать и мне. Он дал оружие, взял в отряд, и я обрадовался: уж очень хотелось повидать новые места, новых людей! Три дня провели мы в горах, миновали голые вершины, перевалы. Кони у нас были добрые, и мы не боялись, что они устанут. Приехали на место, привели себя в порядок, выстроились рядами, как солдаты, и пошли позади Мурзакана. Мурзакан дал нам наставление, как держаться. Хозяин, к которому приехали, владел большим имением.

Хашим затянулся дымом, поглядел в трубку.

- Он устроил большое пиршество, два дня, две ночи мы веселились, а уж сколько скота прирезал наш хозяин, уму непостижимо! На третье утро Мурзакан начал готовиться к отъезду, кабардинец не отпускал, он просил, чтобы побыли еще день-другой, но наш Мурзакан наотрез отказался. Хозяин одарил каждого из нас скотом и дал в провожатые двадцать всадников. Мы возвращались, гоня полученный в подарок скот; здесь были быки, породистые и горячие, как драконы, кони, покрытые роскошными седлами. Добравшись до перевала - границы, отделяющей Северный Кавказ от Апсны [30], - мы встретили каких-то всадников и проехали мимо, но, отъехав немного, Мурзакан встревожился и сказал: «Куда столько людей едет?» Он догнал всадников, и, когда вернулся к нам, мы сразу по его лицу поняли, что стряслась какая-то беда.

«Живыми нас погребли! - сказал он. - Мы опозорены. У хозяина, где гостили, кто-то умер, и люди едут на оплакивание».

Все были поражены и только переглядывались. Ведь мы только что два дня пировали в доме, и все было благополучно.

Мы оставили пять верных товарищей сторожить скот и, подхлестнув коней, помчались обратно. Всюду во дворе кабардинца было полно народу и слышались причитания мужчин и женщин; душераздирающие крики, казалось, могли потрясти небо. Мурзакан готов был умереть со стыда, да и всем нам было неловко, мы не знали, как поступить. Вот где мы веселились!

Хашим рассказывал с таким увлечением, точно все это произошло только вчера.

Хапара положил четки на колени и спросил:

- Кто же умер у кабардинца?

- Он хоронил единственного сына. В тот вечер, когда мы приехали, как я сказал, было пиршество. В одной из комнат хозяева уложили мальчика спать. Утром он встал с постели, начал ходить по комнате, нашел бритву и, играя, смертельно поранил себя. Когда хозяйка вошла в комнату, то увидела - сын лежит окровавленный. Она в ужасе заметалась по комнате, но, вспомнив о чести хозяев, принимающих гостей, заперла дверь на ключ и вызвала потихоньку мужа, сидящего на пиру. Но и на следующий день в доме кабардинца шел пир горой, продолжалось веселье, и никто не мог подумать, что в этом доме покойник - так владели собой гордые, гостеприимные хозяева.