Темыр - [4]

Не взглянув на Пахуалу, Мурзакан тяжело зашагал к двери; слуги схватили несчастного и привязали к дереву, туго стянув его веревкой. Веревка врезалась в тело, кожа горела как в огне. Но, не чувствуя боли, Пахуала и теперь не сводил пристального взгляда со своих волов, точно вкладывал в них остаток души.

Время близилось к полудню. Во двор въехали всадники; весело болтая, они спешились у дома. Дворня засуетилась: шумно стало в усадьбе, готовились к большому пиру. Слуга все-таки повел вола Пахуалы к месту убоя.

Когда Пахуала увидел это, ему почудилось, что смерть коснулась его самого, струйки пота побежали по телу.

Когда же через некоторое время слуги сдирали с вола шкуру, голова бедного Пахуалы бессильно свесилась на плечо, и он уже не слышал, что в усадьбе кипит безудержное веселье, что в доме гремит посуда и звенит стекло, - там пили вино, ели мясо, смеялись…

Вечером Мурзакан разрешил отвязать Пахуалу, и его выпустили со двора; он уходил обессиленный, молчаливый и только в последний раз бросил долгий взгляд на другого вола, который пасся во дворе; что ж, и этот вол - навеки потерянное добро.

Пахуала вышел за ворота, с трудом передвигая ноги. Он медленно брел по дороге в тяжелом, почти бредовом состоянии и так пристально время от времени вглядывался в окружающее, словно впервые увидел мир. Он вошел в свой двор, подошел, как к могиле, к хлеву, взглянул на лужайку под ольхами, где обычно паслись волы, а затем вошел в хлев, оглядел его и долго-долго не мог оторвать взгляда от яслей.

В кухне Пахуала с трудом снял рубаху: она приклеилась к телу кровью; кожа была в темно-розовых шрамах с рубцами, почерневшими, как уголь. Застонал Пахуала и бессильно свалился на свое твердое ложе.

…У многих крали скот, и часто следы вели к дому Мурзакана, но ограбленные редко входили в ворота княжеской усадьбы. Они смиренно возвращались домой, зная, что правды не добьются. Мало того, что пропавшего не вернешь, - сам погибнешь. Мурзакан часто говорил: «Не только ваш скот - все вы мне принадлежите, собаки».

В этом селе ни один крестьянин не мог выехать на хорошей лошади. «Для чего мужику добрый конь!» - рассуждал Мурзакан, и его люди приводили на княжеский двор коня.

…Однажды Мурзакан пришел на сход. Крестьяне кинулись к нему поддержать стремя. Они мешали друг другу. Мурзакан растолкал их ногой, слез с коня, ударил плетью по земле и направился к дереву. Старшина торопливо вынес из сельского правления скамейку и поставил ее в тени раньше, чем подошел князь.

Мурзакан не спеша сел, положил ногу на ногу. Крестьяне стояли, - он и не предложил им сесть. В это время на ладном коне подъехал хорошо одетый молодой крестьянин, и князь поманил его к себе. Парень направился к дереву.

- Откуда? - отрывисто спросил Мурзакан.

- Из Акуарчи, ухацкы сцейт!

- Тебе кто дал такого хорошего коня?

- Своими руками вырастил…

- Хорошо, что своими. А седло где купил?

- Седло в Зугдиди купил.

- Так, - покачал головой Мурзакан, не сводя глаз с крестьянина.

Люди переглядывались, настороженные словами князя; его расспросы никогда не сулили ничего доброго. Мурзакан часто посматривал помутневшими глазами на револьвер и на серебряный кинжал молодого крестьянина; помолчав, он отрывисто спросил:

- Где сшил черкеску?

Парень изменился в лице, его испугал этот слишком подробный допрос. Он задумался и долго не отвечал, а Мурзакан, нахмурившись, смотрел на него в нетерпении. Неожиданно встав и выпрямившись, он зычно спросил:

- Как тебя зовут?

- Алиасом.

- Дай-ка мне твою плеть! - И князь протянул руку.

- А зачем тебе моя плеть?

Глаза Мурзакана заблистали.

- Тебе кто позволил сидеть на лошади ценой в шесть пядей? [6] Кто позволил так разодеться, да еще появляться в таком виде там, где бывают князья? Зачем тебе такой конь? Ты бы мне его подарил.

Покрасневшие глаза Мурзакана, казалось, готовы были выскочить из орбит.

- Без стеснения говоришь князю, что купил седло в Зугдиди. Разве твой отец когда-нибудь ездил в такую даль - в Зугдиди! Где старшина?

Старшина подошел к Мурзакану, вытянулся, его пальцы дрожали.

Алиас гневно и беспокойно глядел на Мурзакана.

- Сейчас же подрежь полу черкески [7] у этого бесстыжего.

Старшина искоса посмотрел на черкеску Алиаса.

Мурзакан заорал:

- Подрежь, говорю!

Старшина вытащил нож и, быстро нагнувшись, хотел под резать полу. Алиас отшвырнул ногой старшину и так же бешено, как князь, заорал:

- Не подходи!

Он схватился за револьвер. Крестьяне бросились к нему, а Мурзакан спрятался за ствол орехового дерева.

Алиаса постигла неудача - его свалили и отняли оружие. В свалке он нанес немало веских ударов, но и ему тоже пришлось отведать тумаков.

В этом селе Алиас был бессилен перед врагом: здесь было немало молочных братьев [8]Мурзакана; на рождество и на пасху они носили ему подарки, и многие крестьяне были слугами князя, те же, кто не любил Мурзакана, опасались его разгневать.

Все это понимал Алиас и, когда у него отобрали оружие, сразу же присмирел. Старшина нагнулся и коротко обрезал полу черкески, отхватив заодно и край красивого архалука. Не помня себя, Алиас все так же стоял на месте, растерянно глядя на обезображенную одежду, а затем молча бросился из толпы на дорогу и тут вновь увидел Мурзакана: князь сидел на коне Алиаса и в сопровождении всадника направлялся к своей усадьбе.