Темный всадник - [14]

Но это было не все. Он расстегнул пуговички ее ночной рубашки и скользнул рукой внутрь, касаясь ее тела ниже плеча, но выше груди. Даже во сне она не осмелилась нафантазировать, что его рука опускается ниже, хотя сейчас понимала, что обе груди набухли и к ним едва ли не больно прикоснуться.

Ей было бесконечно грустно. Две горячие слезинки скатились наискось по щекам, пока она лежала, зажмурив глаза, и пытаясь вернуть сон. Это был чудесный сон, хотя и немного непристойный. Почему же он погрузил ее в такую печаль? Может быть, она не все помнила? Может быть, он сказал что-то не то? Но его рот и руки были такими ласковыми. Он просто не мог сказать ничего противоречащего тому, о чем говорили они.

Ну конечно же, вдруг догадалась она, и открыла глаза. Причиной этой невыносимой печали были не ее сон и не она сама. Ее комнату переполняла печаль. Всепоглощающие грусть и тоска, проникшие даже в ее сон и ее грезы.

Если печальная леди постепенно исчезала, то в канун Дня всех святых она снова появится в полной мере. Дина чувствовала всю муку ее колебаний — ее неуверенность и тоску, ее робость, которую она никак не могла решиться сменить на мужество. И, если страдания леди столь велики, подумала Дина, то можно попытаться уговорить ее на новую попытку. Темный всадник должен быть там, снаружи.

Эта мысль заставила ее в полной мере осознать, что она все-таки уснула, хотя намеревалась бодрствовать и ждать его. Ее сердце от волнения колотилось так, словно это к ней он приезжал, а вовсе не к печальной леди. Она спустила ноги с кровати и кинулась к окну. Но ей не пришлось распахивать шторы. Они и так оказались наполовину раздвинуты. Но они же были задернуты, когда она ложилась, подумала Дина, не дойдя до окна. Она точно это помнила, потому что отодвигала одну штору, пристально вглядываясь в темноту, а потом очень осторожно снова задернула край одной поверх другой, чтобы утром сквозь щель не проникло ни лучика света. 

Ее сердце забилось еще быстрее, и она шагнула вперед, заняв узкий промежуток между шторами, открывавший вид из окна. Она выглянула наружу, серьезно опасаясь, что его там не будет, и что ей придется признать, что у нее слишком буйное воображение.

Его лошадь была так же нетерпелива и так же полна мощи, как и прошлой ночью. И так же, как прошлый раз, он великолепно владел конем, управляя им одними коленями. Он закинул голову назад, чтобы видеть окно, и, протянув руки, зал к себе. Печаль, тоска, нерешительность, страх и любовь усилились стократно, пока Дина смотрела вниз, на него 

Но окно крепко забито гвоздями, а дверь ее спальни заперта снаружи. Знает ли он это? Вероятно, нет. Когда он был дома, этого не было. Все произошло несколько месяцев тому назад, когда лорд Аскуит, ее опекун, перехватил письмо от Чарльза к ней. От Чарльза, любимого сына, тем более ненавидимого им  за переход на сторону его врагов. Она была далека от всего этого и ничего не понимала в этой войне.

Он простер руки ладонями вверх. Его запрокинутое лицо пылало страстью.

Но скоро, очень скоро, в доме разразится гроза, еще страшнее той, что несколько недель бушевала перед тем, как он уехал, и еще много дней после его поспешного отъезда. Скоро все узнают. И сможет ли она избежать этой ярости, если сейчас отважится? Убежать с Чарльзом значит обречь себя на трудности, возможно, на долгое путешествие по морю, если он решился, как он написал в другом письме, бежать в Новый Свет от гнева своего отца и от своего собственного злосчастья. Она не может обречь себя на такие трудности. Не сейчас.

Она положила руку на холмик своего живота. Чарльз! О, Чарльз! Наш ребенок. Наше будущее. Наше счастье. Уткнувшись лбом в стекло, она вглядывалась в такое любимое лицо. И с острой болью, так, словно он прокричал это, она осознала, что он приходит в последний раз. Если этой ночью она с ним не уйдет, это будет концом всего. Другой возможности уже не будет.

Она прекрасно осознавала, что запертые двери — всего лишь оправдание ее трусости. Что Марта придет и откроет их, если она хорошенько попросит. Марта всегда любила ее. Она была для нее не просто служанкой. Марта заменила ей мать, которую она никогда не знала.  

Она могла бы выйти к нему, если бы решилась.

Прости меня, Чарльз, умоляла она взглядом. Прости меня, любовь моя. Не покидай меня. Вернись ко мне. Пожалуйста, вернись. Возможно, завтра я наберусь мужества. Или послезавтра. Чарльз, не покидай меня. Прости меня.

Дина отступила от окна и медленно и прерывисто вздохнула. 

— Дурочка, — прошептала она, — О, какая же ты дурочка! Ты с легкостью можешь потерять ребенка и здесь, даже если тебе будут помогать лекари и повивальные бабки. Либо смерть, либо опека его деда, который будет тебя презирать и отберет у тебя ребенка. А он смог бы выжить, если бы ты убежала с темным всадником. Уж он-то любил бы вас и заботился бы о вас изо всех сил.

Но печальная леди была настолько поглощена собственными страданиями, что не обращала внимания на Дину.

— В одном ты права, — продолжала Дина, — Я почувствовала это вместе с тобой. Он приехал последний раз. Безмозглая девчонка, он приезжал и приезжал почти двести лет. Какое еще доказательство преданности нужно тебе от него? Может быть, ты хотела, чтобы он приезжал не два, а