Темный оборот луны - [6]

-- Почему из пакета? - спросил Виталик непонимающе.

-- А говорят, в Америке бутылки нельзя по улицам носить. Только в пакете.

Виталик пожал плечами.

-- Я, знаешь ли, могу вообще без пива обойтись, - сказал он. - Я работать еду, а не на диване лежать и не задницу лизать уголовникам.

Миша немного помолчал.

-- Тебе здесь жениться надо, - посоветовал он. - В Америке с этим делом туго, там бабы ненормальные.

Виталик задумчиво покивал головой, как будто вообще не слушал, что говорил ему Миша.

-- Да это есть... - сказал он. - Ну, где ж я тебе сейчас женюсь. Да и на ком? У тебя тут народ шастает, нет подходящей кандидатуры? Вот, кстати, сейчас какая-то светленькая была в коридоре...

-- Эта тебе не покатит, - сказал Миша авторитетно. - Она с прицепом, у нее дочке четыре года. Вот там скорее сестра при ней, та может быть - одинокая, и аспирантка вроде, там зарабатывать может, карьеру, глядишь, сделает.

Виталик фыркнул.

-- Это пугало огородное? Ты ее видел при свете-то?

Миша развел руками.

-- Нет некрасивых женщин, знаешь ли...

-- Ну, я столько не выпью, - сказал Виталик, движением кисти отметая даже возможность такой мысли. - А в комнате я там видел, костикова... Скучную ты публику собираешь, Мишк, ей-богу. Ты бы нарезал колбасы, тебя все жаба душит, а я ж тоже есть хочу.

Пока они в полутемноте шуршали бумагой, раздался звонок в дверь, и Сережа выскочил из комнаты, прокричав в сторону кухни: - Это ко мне, это доверенность привезли, я открою!

Распахнув входную дверь, он замер, наткнувшись, словно на преграду, на спокойный, насмешливый и несколько наступательный взгляд неподвижно стоящей за дверью женщины. Женщина была далеко в среднем возрасте, небольшого роста, с круглым лицом и гладкой черноволосой прической, открывающей лоб. На ее плечах небрежно лежала длинная, почти до пят, норковая шуба, оставляя открытой ее коренастую фигуру в простом черном платье. На ногах были туфли, не тронутые снегопадом. Общее впечатление необычности не портили даже золотые корундовые сережки - кондовый ширпотреб советского ювелирпрома - красными огоньками горевшие в мочках ушей. Сережа сперва открыл рот от неожиданности открывшегося ему зрелища, а затем пролепетал: - Эээ... проходите, пожалуйста.

Женщина переступила порог, весело посмотрела Сергею в лицо, потом бегло скользнула взглядом по бумаге в прозрачной пластиковой папке, которую держала в руке.

-- Сергей Александрович? - спросила она отчетливо.

-- Да, да, это я. Вы проходите пожалуйста, - говорил Сергей. - Вы... знаете что... вы водку пьете?

Женщина рассмеялась, нисколько не удивившись.

-- Пью, чего ж не пить, - сказала она и протянула ему папку, положив верхний край ему на плечо, и закончив прокурорским голосом. - Доверенность проверьте.

-- Сейчас, - проговорил Сергей, мельком заглядывая в доверенность и тут же, судорожно поискав вокруг глазами свободное место, отложил ее на галошницу. - Вы проходите. Мы как раз сейчас машину обмываем. Знаете... за одно колесо, за второе... Не обмоешь, ездить не будет. Примета такая. Вы сами не за рулем?

-- Нет, я с водителем, - сказала женщина равнодушно. - Он ждет.

-- На минуту, - настаивал Сергей. - Одну рюмочку. Ездить не будет, в аварию попаду, кого винить тогда? Не шутите святыми вещами. Вас как зовут?

Женщина продолжала спокойно стоять на месте и смотреть веселыми глазами.

-- Людмила Павловна, - сказала она.

-- Отлично, Людмила. Я Сергей. Да, - он суетливо махнул рукой, - вы же знаете. Проходите, водитель отдохнет пока. Он же тоже человек. Вести ему, наверное, в такую погоду трудно...

Не дрогнув ни единым мускулом лица, женщина рассмеялась одними глазами, сделала какое-то змеиное движение изнутри шубы, и шуба плавно поползла вниз. Сергей поспешил подхватить ее и повесить на вешалку, совмещая поспешность избавления от лишней вещи и одновременно демонстрацию бережного с ней обращения, декларативно распространяемого и на вещи хозяйки. Людмила Павловна приподняла каблук, проверяя, не пачкают ли туфли, выпрямилась и, не дожидаясь подсказок, куда идти, направилась именно в ту комнату, откуда раздавался шум застолья. Сергей побежал за ней следом.

-- Там кто-то пришел, - сказал Виталик, обращая Мишино внимание на то, что происходило за пределами полуосвещенной кухни.

-- Там все время кто-то приходит, - сказал Миша зло, оборачиваясь на яркий прямоугольник дверного проема. - Приходят, приглашают, кого хотят. Ладно вечером еще. А то еще по утрам продолжение. Николай Васильевич тут как-то изволили сильно набраться на ночь глядя, поздно пошли, загремели в обезьянник. У нас тут срочники ходят, им все равно, кого брать. Утром звонок. Открываю, стоит на пороге Коля, рожа бурая, каменная, на меня не смотрит, молча идет мимо. Идет, идет на автомате, проходит к моему холодильнику, лезет внутрь, достает банку пива - моего пива, между прочим - открывает зубами, выпивает половину, розовеет, выдыхает и говорит: "Ну, здравствуй, Миша". Вот прямо так и открыл - зубами.

-- Скажи спасибо, - сказал Виталик. - Ты нужен еще кому-то. (Не я, а квартира, - заметил Миша). Да ладно, квартир много, приходят-то к тебе. Я сейчас уеду, и никто ко мне по утрам не будет приходить, и банки зубами открывать не будет.