Тёмный карнавал - [6]

Salem. Timothy's numbed mind turned the words over. Salem, 1970. And there would be Uncle Fry and a thousand-times-great Grandmother in her withered cerements, and Mother and Father and Ellen and Laura and Cecy and all the rest. But would he be there? Could he be certain of staying alive until then?

With one last withering blast, away they all went, so many scarves, so many fluttery mammals, so many sere leaves, so many whining and clustering noises, so many midnights and insanities and dreams.

Mother shut the door. Laura picked up a broom. "No," said Mother. "We'll clean tonight. Now we need sleep." And the Family vanished down cellar and upstairs. And Timothy moved in the crape-littered hall, his head down. Passing a party mirror, he saw the pale mortality of his face all cold and trembling.

"Timothy," said Mother.

She came to touch her hand on his face. "Son," she said, "We love you. Remember that. We all love you. No matter how different you are, no matter if you leave us one day." She kissed his cheek. "And if and when you die, your bones will lie undisturbed, we'll see to that. You'll lie at ease forever, and I'll come visit every Allhallows Eve and tuck you in the more secure."

The house was silent. Far away the wind went over a hill with its last cargo of dark bats, echoing, chittering.

Timothy walked up the steps, one by one, crying to himself all the way.

The Homecoming 1946( Возвращение)

Переводчик: неизвестен

– Идут! – сказала Сеси, неподвижно лежа на постели.

– Где же они? – завопил Тимоти, появляясь в дверях.

– Кто – где. Одни – над Европой, другие – летят над Азией, третьи – еще над Островами, а кто-то над Южной Америкой, – не открывая глаз, ответила Сеси, чуть дрогнув длинными, пушистыми ресницами.

Скрипнув половицей, Тимоти сделал осторожный шаг к постели.

– А КТО они?

– Дядюшка Эйнар, дядюшка Фрай с кузеном Уильямом, Фрульда и Хельгар с тетей Морганой, кузен Вивьен и дядюшка Иоганн.

– Они высоко в небе? – не справившись с волнением, взвизгнул Тимоти, восторженно поблескивая серыми глазенками. В минуты восторга он выглядел младше своих четырнадцати лет.

Дом, погруженный в темноту, чуть подрагивал под порывами усиливающегося ветра. В комнату слабо проникал звездный свет.

– Они летят по воздуху, крадутся по земле, пробираются под землей, меняя по пути свое обличье, – неразборчиво прошелестел сонный голос Сеси. Она лежала не шевелясь, полностью ушедшая в свои видения, и рассказывала:

– Вот кто-то, обернувшись волком, уходит от водопада по отмели черной реки, в неровном свете звезд серебрится его шерсть. Коричневый дубовый лист плавно парит в ночном небе. Промелькнула маленькая летучая мышь. Я вижу, я вижу, как они пробираются сквозь густой подлесок, скользят между верхушками деревьев. Скоро они будут здесь!

– А они успеют к завтрашней ночи? – Тимоти не замечал, как его руки комкают одеяло и как все быстрее раскачивается свисающая с его рукава серебряная паутинка, на которой паук исполнял свои диковинные танцы. Тимоти склонился над сестрой:

– Они точно успеют к Возвращению?

– Конечно, Тимоти, успокойся, – вздохнула Сеси. Она вдруг впала в какое-то оцепенение. – Не приставай ко мне со своими вопросами. Иди спать. А я пойду поброжу по своим любимым местам.

– Спасибо тебе, Сеси.

Вприпрыжку он побежал в свою комнату. Разобрал постель и быстро улегся.

Он проснулся, на закате, когда в небе зажигались первые звезды. Радостное ожидание праздника переполняло Тимоти, и желание поделиться своими чувствами привело его в комнату Сеси.

Но она спала, так тихо, что не слышно было даже дыхания.

Пока Тимоти умывался, паук висел на своей паутинке, перекинутой через тонкую шею мальчика.

– Спайд, ты только подумай, завтрашняя ночь – канун Дня Всех Святых!

Он задрал голову и посмотрел на себя в зеркало. Во всем доме лишь ему было позволено иметь зеркало. Ма дала его Тимоти, когда он тяжело болел.

Ах, ну почему он такой ущербный? Собственная неполноценность приводила Тимоти в отчаяние. Он открыл рот и стал разглядывать свои зубы, будто в насмешку отпущенные ему природой, похожие на кукурузные зерна – округлые, слабые. Радостное настроение сменилось унынием.

Темнота была хоть глаз выколи – Тимоти зажег свечу, чтобы было не так жутко и неуютно. Он совсем сник.

Всю последнюю неделю семья жила по заведенному в незапамятные времена обычаю: днем спали, просыпались на закате. Под глазами у Тимоти залегли глубокие тени.

– Что-то мне не по себе, Спайд, – пожаловался Тимоти своему маленькому приятелю, – я никак не могу привыкнуть, как другие, спать днем.

Он взялся за подсвечник. Как хотелось ему иметь крепкие острые зубы и клыки, как стальные шипы. Или сильные руки, или по крайней мере изворотливый ум. Или, как Сеси, уметь переноситься куда захочешь и путешествовать в пространстве.

Но увы, природа обделила его. Он даже – Тимоти поежился и крепче сжал светильник – боится темноты. Братья – Бион, Леонард, Сэм – насмехаются над ним. Больше всего их веселит постель Тимоти. Другое дело – Сеси. Ее постель – часть ее самой, она необходима Сеси для ее путешествий, т. е. для того, чтобы ей было удобно возвращаться в свою уютно устроившуюся под одеялом оболочку.