Темный август - [6]

И, щекоча прядями его лицо, она склонилась, засматривая в глаза. Покачала коленями в такт его утвердительному покачиванию головой. Улыбнулась.

— Но, не печалься. Нет грусти отдельно. И потому, там, где другие лишь — мясо в мясо, вы, двое, каких немного в каждом поколении — познаете счастье. Высокое в низком. Длящееся через грусть, тоску от разлуки, через смерть.

Ромка открыл глаза. Смотрел на темные волосы, на острые соски небольших грудей. Было покойно. Чувствовал, как ухо щекочут волосы в низу ее живота. Девушка нагнулась, прижимая теплую грудь к его щеке.

— Хочешь знать, как это будет? Хочешь? Чтоб не ошибся, живя?

И сделала младшей знак. Ромка подобрался было, когда прохладные ладошки накрыли его бедра. Но старшая, тихо смеясь, погладила его волосы:

— Помни, мальчик, ты — здесь. Нечего бояться. Назад уже не повернуть.

И тогда он вздохнул. Выпрямился под девичьими руками. Распахнул глаза в звезды, слушая, как кровь толчками движется под кожей. И застонал протяжно, медленно, снова протяжно, после — срываясь на крик, бросая его в ночное небо и видя внутри себя, как густеет его кровь, превращаясь в темный сок нездешнего винограда.

Пружиной извернулся, хватая за волосы одну, неважно какую, притискивая, приказывая, падая на колени, опуская вниз, к бедрам — другую, поклоняясь и снова приказывая. Крича сорванным голосом, жалуясь небу на нестерпимое наслаждение.

Хрипя и водя по чьей-то спине трясущимися руками, размазывал текущую из ссадин кровь. Неважно чью. И, почти умерев, подхваченный черным ветром, увидел бездну. В которой все так же, но уши не слышат за криками своего наслаждения маленьких чужих жалоб, сердце не чует, как другое сердце просит пощады, даже если голос все повторяет и повторяет о длении. Скосив в полете в черную глубину бешеный глаз, Ромка на остатках голоса закричал, что было сил, и вывернулся из пике, выпал из действа, больно стукнув голым коленом о колючую землю. Остановился…

Смог остановиться.

Ноя внутри, свернулся комком, баюкая острую боль, грызя сухую траву, капая черной слезой на пересушенную землю. Приготовился к длинной муке. Но вместо — светлые лица с темными глазами, узкие луны в зрачках, прохладные пальцы, нежные животы и бедра. Баюкая, увели от бездны, не уходя, не бросая, хотя — могли бы — все спины в синяках, а у младшей разорван уголок рта. Улыбнулась, стирая ладонью кровь с подбородка, прощая на ходу, ведь некогда останавливаться, некогда — уже летели другой дорогой, вместе, без подчинения, вместе-вместе… Смеясь и крича.

Плавно упали на мягкую траву, раскинулись, переплетясь, тыкаясь мокрыми лицами друг в друга. Смотрели на звезды. Слушали, улыбаясь, как ломится сквозь виноград Пестик, грозно крича друга по имени — спасать его бежал, на крики.

А потом до самого утра сидели рядышком, все четверо, глядя в маленький костер, ловя кожей прохладный ветерок, приходящий из темных рядов. Тихо болтали, смеялись. Под утро озябли, оделись и легли, грея друг друга, сморенные усталостью, рядом с тонкими змейками огня по серому уже пеплу.

— Ромча, вставай, — Пестик дергал друга, тормошил. Ром замычал, отмахиваясь, отвернулся от солнца, что лезло под белесые ресницы. Медленно просыпался. Сел, кряхтя, вытягивая затекшую спину.

— Ну-у-у, блин, — и замолчал, вспоминая. Не зная, что сказать. Глянул на Петьку. Тот пружиной вертелся рядом — свежий, ерошил лапой ежик темных волос, подмигивал. Запел что-то срывающимся голосом, ойкнул и убежал за куст.

— Если сейчас добежим до шоссе, — закричал сквозь журчание, — словим автобус, как раз успеем на делянку, вместе со всеми. Ну, ты спал, сурок мохнатый!

— А ты что? Рядом сидел, что ли?

— Не! Я тоже спал!

Петька выскочил, застегивая ширинку:

— Ну, пошли, пошли! Или тоже — поссать сперва?

— Лана, я по дороге, где-нибудь.

Ромка встал. Глянул по сторонам. Огромный заброшенный пустырь. Когда-то хороший был виноградник, а сейчас одичало все. Столбы покосились, лозы упали и пластали ладони листьев прямо по пересохшей земле.

— Ну? — Пестик встал рядом, готовый сорваться в дорогу.

— Погодь… — Ром пытался собрать мысли. Что же, так и пойдут? Будто и не было? Этого вот? Или — не было?

Смутно глянул на Петьку. Тот смотрел. Спокойно.

— Ром?

— Да?

— Если бы это в кино или в книге, у нас обоих сейчас глаза были бы — темный виноград…

— Да, — согласился мальчик. И рассмеялся. Пихнул друга кулаком в бок. Тот охнул, закатил глаза.

Давя подошвами рассыпающуюся землю, пошли между столбиков к бахче, к дороге. К людям…