Темный ангел - [260]

Фредди пытался определить, как лучше описать походку Стини – он семенит или скользит? Похоже, что и то, и то. Фредди нахмурился, увидев желтые перчатки, – он не оправдывал их почти так же, как и Мальчик. Тем не менее критическое отношение к брату носило у него мягкий и сдержанный характер. Фредди нравились семейные сборища; он с удовольствием приезжал в Винтеркомб при первой же возможности.

Добравшись до самого верха, Окленд остановился. Он подождал, пока братья добрались до него. Он выглядит, подумал Фредди, и счастливым, и беззаботным, куда лучше, чем за все предыдущие годы. Лицо его было покрыто загаром от работы на свежем воздухе; шагал он размашисто и уверенно. Полный воодушевления, он приступил к обсуждению проблемы коров.

Фредди был совершенно уверен, что два года назад предметом разговора были овцы. И он также не сомневался, что начинание с овцами не увенчалось большим успехом. Фредди ничего не имел против. Ему были понятны вспышки внезапного энтузиазма, обреченные на краткое существование: он сам только недавно покончил с одним таким начинанием. Когда Окленд заговорил о коровах, Фредди только кивал с умным видом. Он чувствовал, что они с братом люди одной крови.

Стини же так не считал. Стини был вполне счастлив получать средства к существованию – его собственные деньги пошли в ход несколько лет назад; но, даже оплачивая дорогостоящие вкусы Стини – а делать это приходилось, предположил Фредди, лишь одному Окленду, – он не мог обеспечить себе защиту от языка Стини.

– Ради Бога, Окленд, – произнес он, когда братья выбрались на вершину холма. – Неужели мы должны все это выслушивать? Ты говоришь точно как фермер.

– А я и есть фермер. Я пытаюсь стать им. Что-то же надо делать со всеми этими землями. – Окленд пристроился на изгороди и закурил сигарету.

– Ну, это тебе не подходит. Не сомневаюсь, ты не представляешь даже, о чем ведешь речь. И ты слишком оптимистично настроен. Среди настоящих фермеров оптимистов не найти. Они мрачные и желчные особи.

– Я не могу быть мрачным. Во всяком случае, сегодня. Я отец. Фредди это понимает – не так ли, Фредди?

– Дай мне одну из твоих сигарет. Отец, значит? – Стини вставлял сигарету в мундштук. – Не понимаю, почему из-за этого сходить с ума. Масса мужчин является отцами. Да практически почти каждый мужчина – это отец. Какая тут разница?

– И тем не менее. Вот так я себя ощущаю. Я буду… орать и орать ее имя, чтобы откликались холмы и горы… – Что Окленд, взгромоздившись на изгородь, и сделал. – Виктория! – крикнул он. – Виктория!

Голосу Окленда отозвался лес. От склонов холмов эхом донеслось имя. Окленд, смутившись своему экстравагантному жесту, спрыгнул с изгороди и прислонился к ней. Он прищурился. Он смотрел на простирающиеся угодья, оценивая их размеры. Они больше не были для него врагом, с которым надо бороться; мрачные, не поддающиеся уходу угодья, которые никогда не производили достаточного количества урожая, которые сопротивлялись его усилиям, – все это осталось в прошлом. Он был готов сказать то, что вертелось у него на кончике языка, но, поймав взгляд холодных голубых глаз Стини, решил, что лучше помедлить.

– Папе нравились эти места. – Фредди тоже прислонился к изгороди. – Он любил стоять здесь. Я пару раз ходил сюда с ним.

– Так и было. Отсюда открывался вид на все поместье. Оно кажется таким большим. И ему нравилось чувствовать себя властителем, – отозвался Стини.

– Заткнись, Стини. По-своему он был прав и далеко не так плох, как ты думаешь.

– А разве я что-то такое сказал? Я просто сказал, что он был владыкой, монархом над всем, что его окружало. Это чистая правда. Я тоже любил его, Фредди. Он мог положить меня на колено и всыпать, но я все же любил его. Немного. Нет, больше, чем немного. – Стини вздохнул. – Думаю, он этого даже не замечал. Его раздражала моя прическа, моя блондинистость выводила его из равновесия. – Он затянулся сигаретой. – А когда Векстон появится? Как приятно будет снова увидеться с ним.

– Утром. – Окленд не оборачивался. – И Констанца прибудет тоже. И Винни. Мод приедет отдельно, на машине. Она явится прямо на церемонию крестин и сразу же уедет. И было бы неплохо, Стини, чтобы ты воздержался от замечаний по этому поводу.

– А что? – Стини бросил на братьев взгляд оскорбленной невинности. – Ты же знаешь, что, когда надо, я могу быть исключительно тактичным. Я вообще могу не упоминать о Монтегю.

– Вот и отлично, – как всегда, внося всеобщее успокоение, сказал Фредди. – Это было сто лет назад. Мод в великолепной форме.

– Мой дорогой, я никогда не сомневался, что Мод представляет собой воплощение достоинства. И не Мод меня беспокоит, а Констанца. Она обожает сцены и может отколоть что-то совершенно несообразное. Возможно, поэтому она и здесь… – заметил Стини, и его голос потерял беззаботность.

– Она здесь, чтобы стать крестной матерью Виктории. Она настаивала, и я согласился. Долго она тут не останется. Два дня, три, самое большое. И ты, как обычно, преувеличиваешь, Стини. Констанца много раз тут останавливалась. Она приезжала каждый год, и не было никаких сцен.