Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - [60]
1) Любые перемещения бельгийских войск запрещаются. Бельгийские войска должны выстроиться вдоль дорог и ожидать приказов. Они должны обозначить свое присутствие посредством белых знаков, флагов и т. п.
2) Должны быть отданы приказы о запрещении уничтожения военных материалов и складов.
3) Германские войска должны получить беспрепятственный проход к побережью.
4) Должен быть обеспечен прямой проход к Остенде, любое разрушение запрещается.
5) Любое сопротивление должно быть прекращено[398].
Если Британия хотела понять, чего могут потребовать от нее немцы, она это поняла.
Значительное количество британских войск скопилось в Дюнкерке, и первый морской лорд зачитал доклад вице-адмирала Рамси из Дувра: «Прошлой ночью прибыло 11 400 человек, и 2500 сейчас пересекают Ла-Манш». Первые сообщения о безумных очередях солдат, ожидающих эвакуации, подтвердились: «2000 солдат на побережье и 7000 в песчаных дюнах» Дюнкерка, покрытых клубами дыма. Однако командующий ВВС, сэр Хью Даудинг, прислал сообщение о том, что он глубоко обеспокоен потерями авиации, связанными с защитой британских войск на побережье Дюнкерка: «Полк истребителей находится в критическом состоянии». Он подчеркивал, что если на следующий день придется вновь приложить столь же исключительные усилия, то положение станет очень серьезным[399].
Дафф Купер вновь отметил необходимость экстренного честного заявления об отчаянном положении британского экспедиционного корпуса. Он опасался, что если это не будет сделано, уверенность общества окажется серьезно поколеблена, и гражданское население не поверит в заверения правительства в возможности полной победы. Он предложил сделать короткое заявление в выпуске новостей ВВС в час дня. Черчилль согласился и сообщил, что он также сделает заявление в Палате общин по этому вопросу[400].
Хотя выступление Черчилля в Палате общин не транслировалось, оно тоже было обращением к народу, поэтому он должен был подготовить общество к тяжелым известиям и одновременно поднять дух нации. Речь его была короткой, но полной надежды. В ней присутствовал легкий намек на его отношение к возможности мирных переговоров, которые так беспокоили отдельных членов военного кабинета: «Ситуация такова, что британская и французская армии сейчас ведут самые ожесточенные бои. Противник наступает с трех сторон и с воздуха. Очевидно, что положение исключительно тяжелое. Капитуляция бельгийской армии подвергла их еще большей опасности. Но войска сохраняют боевой дух и сражаются, сохраняя абсолютную дисциплину и выдержку… Когда результаты ожесточенного сражения, которое идет прямо сейчас, станут известны, я сделаю заявление для Палаты… Пока что Палата должна быть готова к трудным и тяжелым известиям. Могу лишь добавить: что бы ни случилось в ходе этого сражения, это не избавит нас от нашего долга защищать дело мира, на верность которому мы присягнули, и не ослабит нашу уверенность в способности идти своим путем, как уже не раз было в нашей истории, – через катастрофы и потери к полной победе над нашими врагами»[401].
Палата положительно отреагировала на заявление Черчилля. Парламентарии стоя поздравляли его, говоря: «Мы еще даже не затронули решимости нашей страны»[402], «Достойное заявление премьер-министра отражает чувства не только всей Палаты, но и всего народа»[403]. Подобный прием вернул Черчиллю силы. Он покинул зал заседаний и отправился в свой кабинет в Палате общин, где в четыре часа дня собрался военный кабинет.
На заседании присутствовали те же, кто стал свидетелями жестокого противостояния премьер-министра и министра иностранных дел днем ранее. На повестке дня вновь стоял вопрос об обращении к Италии. Робертс пишет, что «атмосфера была напряженной и предвещала недоброе»[404].
Первым заговорил лорд Галифакс. Во время утреннего заседания он сообщил кабинету об абсолютно негативном ответе[405], полученном президентом Рузвельтом от Муссолини. Затем было прочитано сообщение французского правительства с просьбой о прямом обращении к Италии от лица Британии и Франции. Галифакс повторил свое предложение о том, что необходимо дать понять готовность к посредничеству Италии[406]. Но Черчилль, все еще вдохновленный реакцией Палаты на его выступление, заявил, что, по его мнению, совершенно ясно, что цель Франции – сделать синьора Муссолини посредником между Британией и герром Гитлером, а он твердо намерен не допустить подобного[407]. Галифакс явно подумал: «Ну вот, опять!» Он категорически выступил против позиции премьер-министра, заявив, что предложение Рейно заключается в том, «что мы должны сказать, что готовы насмерть сражаться за нашу независимость, но при обеспечении этого условия можем пойти на определенные уступки Италии»[408]. В отношении предложения Рейно это было справедливо, однако Галифакс забыл упомянуть, что он имеет в виду заключение посредством Италии общеевропейского мира. Более того, он не сказал, что сама эта идея родилась из его встречи с итальянским послом, Джузеппе Бастианини, 25 мая, а не из предложения французов, которым нужно было лишь удержать Италию от вступления в войну.
