Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - [54]

Это была стратегия бегства, в прямом смысле слова. Спасти армию. Без армии Британия не сможет настаивать на достойных условиях мира, не говоря уже о том, чтобы дожить до новой войны. Страна окажется в том же жалком положении, в каком сейчас находилась Франция. Не останется выбора – только принять любые условия, какие захочет предложить Германия. Главным сейчас была успешная эвакуация британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка. Но как это сделать?

Рузвельт однажды сказал про Черчилля так: «За день его посещает сотня идей. Четыре из них хороши, а остальные 96 смертельно опасны»[339]. Шестью днями раньше одна из этих четырех идей оказалась, говоря современным языком, просто классной. В ней были все отличительные черты великих идей Уинстона: она была удивительной, грандиозной, осуществимой, хотя и рискованной, потенциально опасной для человеческой жизни и весьма эксцентричной на первый взгляд.

На утреннем заседании военного кабинета 20 мая снова обсуждалось положение армии в районе Дюнкерка. Триста тысяч человек должны были прибыть в порт, блокированный пылающими британскими кораблями. Британский флот не мог приблизиться к побережью так, чтобы провести спасательную операцию и не попасть под ураганный огонь немецких самолетов. Айронсайд полагал, что в лучшем случае удастся вывезти живыми десять процентов солдат.

В протоколах сохранились такие слова: «Премьер-министр предложил Адмиралтейству в качестве меры предосторожности собрать большое количество небольших [гражданских] судов, которые могли бы отправиться в порты и бухты французского побережья»[340].

Малые суда? Насколько мне известно, никто (ни в одной биографии и ни в одном выпуске новостей) не оценил гениальную идею Уинстона обратиться к народу или хотя бы к тем, кто владел судами необходимого размера, с просьбой выйти в Ла-Манш огромной армадой и направиться на спасение погибающей британской армии.

Ни общественность, ни историки не заметили, что отцом этой колоссально рискованной идеи, которая вошла в историю как «Спасение на малых судах», был лично Черчилль.

Через несколько часов после гениальной идеи Уинстона вице-адмирал Бертрам Рамси, командующий Дувром, старый друг, вышедший из отставки по просьбе Черчилля, получил приказ «в качестве меры предосторожности» собрать флот гражданских судов, которые могли бы отправиться в порты Ла-Манша и вывезти британских солдат.

Прошло шесть дней. Галифакс корпел над проектом обращения к несгибаемому диктатору, тщательно подбирая слова и выражения. А Уинстон спешил в Адмиралтейство. Он отчаянно искал альтернативы плану Галифакса. Капитан Клод Беркли, член секретариата военного кабинета, вспоминал: «Он метался по комнате и поверг персонал в полную растерянность, без предупреждения умчавшись на Даунинг-стрит с криком, что мы никогда не сдадимся»[341]. К этому времени Рамси из морского штаба под Дуврским замком обратился к гражданам по радио с призывом прийти на помощь британской армии. Ему удалось собрать более 800 так называемых малых судов, готовых принять участие в одной из самых отважных военных операций.

26 мая 1940 года в 18:57 Черчилль отдал приказ приступить к операции «Динамо»[342].

Он понимал, что подвергает огромной опасности жизни гражданских лиц, но чувствовал (и справедливо), что если у него будет армия – либо для сражения, либо для переговоров, – то Британию еще можно будет спасти.

Одновременно с началом операции «Динамо» Черчилль отправил телеграмму бригадному генералу Николсону в Кале. Он официально сообщил, что эвакуации не будет и гарнизону придется сражаться до самого конца[343].

Николсон и его солдаты подчинились. Они отказались сдаться и продолжали сопротивляться до тех пор, пока над колокольней городской ратуши не поднялся флаг со свастикой. В тот же день оставшихся в живых людей Николсона вывели из крепости с поднятыми руками. Их выстроили во дворе под дулами пулеметов. Военнопленные. Отважных защитников Кале отправили в лагеря, где те, кому повезло, дожили до победы, а те, кому не повезло, умерли. Бригадный генерал Николсон погиб через три года. Он выпал из окна в лагере для военнопленных, куда его поместили. По-видимому, это было самоубийство.

Энтони Иден в воспоминаниях называет решение не эвакуировать гарнизон Кале одним из самых мучительных в истории войны[344]. Черчилль ощущал эту боль сильнее других. Ведь это он лично отдал приказ пожертвовать двумя тысячами ради спасения нескольких сотен тысяч. Когда он вместе с Иденом, Исмеем и Айронсайдом вернулся в Адмиралтейство, то, по воспоминаниям Исмея, был необычно молчалив за ужином, ел и пил с явным отвращением[345].

О чем он думал в тот вечер? Конечно, о Кале. Наверняка о Галифаксе. Как всегда, о Гитлере. Он не мог не думать о маленьких гражданских судах, пробивавшихся сквозь волны к Дюнкерку. Возможно, он думал о своих способностях. Он не мог не испытывать сомнений, чувства вины, сожалений, усталости…

Когда все поднялись из-за стола, Черчилль с выражением глубокой печали на лице сказал им: «Меня просто тошнит»[346]. Его терзало чувство вины за то, что он обрек отважных солдат на ужасную судьбу. Он мог потерять всю армию. Он боялся не найти выхода – и согласиться на унизительные условия врага. Это был самый тяжелый момент в его жизни. А следующий день готовил ему новые испытания – и непоправимый раскол внутри военного кабинета.