Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - [38]

Здесь Черчилль умело использовал два ключевых риторических приема, уходящих корнями в античность. Первый – фигура речи, в которой оратор обращается к слушателям или оппонентам, чтобы узнать их мнение или суждение по обсуждаемому вопросу. Этот прием используется в таких фразах, как «Вы спросите, какова наша политика?» и «Вы спросите, какова наша цель?». Слушатели включаются в драму выступления вместе с оратором. Второй прием – анафора, повторение слова или нескольких слов в начале двух или более последовательных стихов или предложений. Черчилль повторяет: «Мы будем вести войну на море, на суше и в воздухе… мы будем вести войну против чудовищной тирании». И еще: «Победа, победа любой ценой, победа, несмотря на страх, победа, какой бы длинной и трудной ни была дорога к ней».

В книге «Рев льва» историк Ричард Той пишет, что «пятикратное повторение слова „победа“ внутри одного предложения создало впечатляющее ощущение сосредоточенности, упорства и твердости Черчилля. Он не обещал победу, он обещал не останавливаться на пути к ней, и это означало, что его предупреждения о крови и ужасах окрашены чувством оптимизма»[204]. Черчилль обращался к давней традиции британского стоицизма. Опираясь на размышления из «Подмостков риторики», он понимал, что великая речь – это хитроумный трюк, способность оратора одурачить слушателей рядом ярких впечатлений, которые будут вытеснены, прежде чем слишком тщательно проанализированы, и исчезнут, прежде чем их оценят[205].

Мы остаемся во власти эмоции, но не совсем понимаем, как она возникла, да и не собираемся понимать. Как просто очаровать и обмануть граждан – и так было на протяжении веков.

Тройной прыжок риторики

Мы можем увидеть, как эти риторические приемы не раз использовались в самой Палате общин. В книге «История англоязычных народов» Черчилль ссылается на речь, произнесенную в 1800 году Уильямом Питтом в процессе обсуждения британского конфликта с Наполеоном во время Французской революции: «[Господин Фокс] просит меня сформулировать в одном предложении, какова цель войны. Не знаю, удастся ли мне сделать это в одном предложении; но в одном слове я могу сказать ему – это „безопасность“, безопасность перед лицом опасности, величайшей опасности, которая когда-либо угрожала миру. Это безопасность перед лицом опасности, равной которой по силе и ужасу нет на земле; перед лицом опасности, которая угрожает всем народам земли; перед лицом опасности, которой сопротивляются все народы Европы, но безуспешно, потому что никто еще не сопротивлялся ей настолько едино и с такой силой»[206].

В отличие от Гитлера, в чьих самовлюбленных речах постоянно повторяется слово «я», Черчилль, который за долгие годы научился понимать характер своего народа, знал, что нужно оперировать другим местоимением – «мы». Именно это слово способно подвигнуть британский народ на тяжелую и страшную борьбу. Если испытание заключается в борьбе двух империй – демократической империи добра и тоталитарной империи абсолютного зла, – то слова «We shall»[207] прозвучат гораздо лучше, чем “Ich werde”[208]. Короткие, простые англосаксонские фразы изобилуют множественными местоимениями: «перед нами», «со всей нашей мощью», «Приидите, и да выступим мы все вместе единой силой!». Черчилль хотел польстить устрашенному народу, отведя ему главную роль в великой мировой драме, а, как нам известно, лесть способна горы свернуть.

В «Подмостках риторики» Черчилль писал о том, как «люди не размышляющие часто считают, что речь воздействует на слушателей с помощью длинных слов. Ошибочность этой идеи очевидна. Она основывается на написанном тексте. Но самыми древними в нашем языке являются именно короткие слова. Их смысл глубже укоренен в национальном характере, и они обладают большей силой, поскольку упрощают понимание…»[209]. И в своей речи Черчилль использовал именно такие слова: «кровь, тяжкий труд, слезы и пот», «война», «победа», «ужас», «надежда», «единая сила».

Цитируя Платона, Плутарх некогда сказал, что риторика – это искусство управлять душами и что главная задача его заключается в умении правильно подходить к различным характерам и страстям, будто к каким-то тонам и звукам, для извлечения которых требуется прикосновение или удар очень умелой души[210]. Своей речью Черчилль добился основной цели: он завоевал свою главную аудиторию, народ, и был вознагражден оглушительным успехом на следующий день. Несмотря на первую реакцию Палаты, газеты Daily Telegraph и Evening Standard писали, что речь Черчилля была встречена громкими приветствиями[211]. В Standard появилась культовая карикатура Дэвида Лоу, которая задала тон общей уверенности нации в новом премьер-министре.

Газеты еще только печатались, а военный кабинет уже собрался в доме 10 по Даунинг-стрит, чтобы обсудить последние известия с континента. Черчилль сообщил собравшимся, что, по его мнению, «воздушные удары по стране неизбежны. Как бы ни развивались события во Франции», настало время лично обратиться с рассказом о «серьезности положения» к тому, кто, как он надеялся, прислушается к его красноречию, – к президенту Франклину Д. Рузвельту