Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - [31]

.

События «хрустальной ночи», когда в ночь с 9 на 10 ноября по всей Германии прокатилась волна еврейских погромов, заставили Галифакса серьезно задуматься. Он созвал экстренное заседание комитета по внешней политике и объявил, что произошедшее в Германии за последние несколько дней делает позицию Британии после Мюнхена очень сложной[149]. Как он и говорил Джозефу Кеннеди, Галифакс выступил за срочное увеличение производства самолетов и предложил издать закон об обязательной воинской повинности – однако это предложение отклонили Чемберлен и министр финансов, сэр Джон Саймон.

Кабинет министров собрался 15 декабря 1938 года. Галифакс резко выступил против Германии и заявил, что основная цель, к которой он стремится, – это полное уничтожение нацизма: «Пока нацизм жив, мы не можем быть уверенными в мире»[150].

Наступил новый, 1939 год. Поддержка кандидатуры Галифакса на пост премьер-министра достигла кульминации. Чемберлен был стар и болен. Он продолжал совершать одну ошибку за другой. Галифакс пришел в ужас, когда, не посоветовавшись с ним, министром иностранных дел, премьер-министр устроил брифинг для прессы, где заявил, что ситуация с Германией лучше, чем была «в течение какого-то времени»[151], и что два государства обсуждают вопросы разоружения. Заблуждения премьера стали очевидны, когда буквально через неделю германские войска вошли в Прагу, а Галифакс должен был заявить о том, что Британия гарантирует безопасность Польши в случае, если Гитлер попытается вторгнуться в эту страну. Это был рискованный шаг, но министр иностранных дел начал казаться сильным политиком и потенциальным будущим премьером. 1 сентября 1939 года Германия вторглась на территорию Польши, и положение Галифакса стало еще более трудным. Его обвиняли в том, что Британия оказалась втянутой в войну. Но он считал, что его решение было оправдано постоянными усилиями по сохранению мира в прошлые годы.

На протяжении всей карьеры до министерского кризиса мая 1940 года Галифакс и Черчилль были подобны воде и пламени – и в политическом, и в личном плане. Давние убеждения, идеология и мораль – все в этих самых твердых политиках было различно. Они не прощали друг друга за противоположные позиции по вопросам индийского самоуправления и политики умиротворения. Однако оба они считали, что их курс идет на пользу Британии, что каждый из них – величайший патриот своей страны, что история поручила им защищать страну в самый мрачный ее час.

Позже Галифакс так писал об Англии во Второй мировой войне: «На пути домой [мы] полчаса просидели на солнышке, любуясь равниной Йорка. Этот пейзаж был знаком нам до мельчайших деталей – эти виды, эти звуки, эти запахи. Не было поля, которое не будило бы полузабытых ассоциаций. Деревни под красными крышами и небольшие домики теснились вокруг старинной церкви из серого камня, где такие же, как мы, мужчины и женщины, давно уже умершие, некогда преклоняли колени в молитве. Здесь, в Йоркшире, сохранился кусочек бессмертной Англии, подобный белым скалам Дувра или другим уголкам нашей страны, дорогим сердцам истинных англичан. А потом мы подумали, возможно ли, чтобы прусский сапог ступил на эту землю, чтобы нести ей разорение и подчинить ее своей воле? Сама мысль эта показалась оскорбительной и немыслимой, словно нас заставили смотреть, как насилуют нашу мать, жену или дочь»[152].

Столь яркие, эмоциональные слова от человека холодного и лишенного эмоций кажутся странными. Их мог бы написать Черчилль. И Черчилль, и Галифакс любили Британию глубокой, страстной любовью, но разногласия между ними сохранялись: Уинстон верил в открытый конфликт и демонстрацию силы, Галифакс считал, что если оставить других – Индию, Германию, Италию – в покое, то их амбиции не затронут Британию и не приведут к войне. То, что Робертс называет «консерваторскими взглядами Галифакса», сводилось к его вере в то, «что всегда есть рациональное решение любой проблемы и нужно всего лишь найти modus vivendi, устраивающий все стороны. Необходимым условием подобного взгляда на мир было наличие национальных партий, которые искренне хотят найти решения[153].

Непоколебимая вера Галифакса в высшую разумность человечества определяла его действия, его надежды – и его наследие.

Суббота, 11 мая 1940

ЧЕРЧИЛЛЬ НАЗВАЛ СОСТАВ СВОЕГО ВОЕННОГО КАБИНЕТА.

ГЕРМАНСКИЙ БЛИЦКРИГ ПОВЕРГ В ПРАХ ГОЛЛАНДИЮ И БЕЛЬГИЮ.

ГЕРМАНСКИЕ ВОЙСКА СТРЕМЯТСЯ К ФРАНЦУЗСКОЙ ГРАНИЦЕ.

5. Великий «диктатор»

Предыдущий день выдался тяжелым. Новый премьер-министр Великобритании добрался до постели лишь в три часа ночи. Он не стал предаваться отдыху перед тем, как взяться за свою новую работу. Проснувшись утром в субботу, Черчилль снова написал Невиллу Чемберлену: «Не могли бы Вы с Эдвардом [лордом Галифаксом] подойти в военный зал Адмиралтейства в 12:30, чтобы мы могли изучить карты и обсудить все вопросы?» Чемберлен согласился, добавив: «Пока Вы составляете свой кабинет, мы втроем несем ответственность за ход войны»[154].

Черчилль только что получил власть, но столкнулся со сложной задачей равновесия: нужно было сбалансировать новое правительство так, чтобы все остались довольны. Такие влиятельные политики, как Клемент Эттли и Артур Гринвуд, не только отказались работать в правительстве Невилла Чемберлена, но еще и пригрозили Уинстону отказом в поддержке, если он включит того в военный кабинет или предложит ему серьезный министерский пост. Написав письма Чемберлену и Галифаксу и пригласив их в Адмиралтейство к половине первого, Уинстон встретился с Эттли и Гринвудом. Они долго беседовали. Главный вопрос заключался в том, следует ли включать Чемберлена и Галифакса в военный кабинет и кабинет министров. Когда разговор закончился, Эттли и Гринвуд чувствовали, что им удалось «серьезно потрясти Уинстона»