Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - [29]

Несмотря на все страхи Идена относительно Гитлера, он поначалу разделял точку зрения Галифакса: проблему оккупации Рейнской области следует решать через переговоры. 10 марта 1936 года в Париже прошла конференция стран – участниц договора в Локарно, где присутствовали Иден и Галифакс. Все были изумлены, услышав от Идена, что политика осуждения действий Германии и выработки конструктивной политики для восстановления мира в Европе не имеет никаких шансов на одобрение[136]. Именно тогда у Галифакса впервые начала формироваться доктрина «мира в Европе»; от этой идеи он не отказался, несмотря на все неудачи политики умиротворения и начавшуюся войну. О ней он говорил даже на заседаниях военного кабинета в мае 1940 года.

Британское правительство не обращало внимания на тревожные сигналы, связанные с перевооружением Германии, и вело политику переговоров. Оккупацию Рейнской области сочли свершившимся фактом, из-за которого не стоит начинать войну. Когда Гитлер понял, что нарушение условий Локарнского договора пройдет безнаказанным, он решил вернуть и другие территории Германии, потерянные после Первой мировой войны.

Британия же считала главной опасностью Советский Союз. Среди английской аристократии ширились прогерманские настроения. Такой же точки зрения придерживался недавно отрекшийся от престола герцог Виндзорский. Не прошло и года с отречения, как он лично встретился с Гитлером. Британию мало волновало то, что Германия возвращает себе территории, населенные германоязычными народами. Многие считали намерения Гитлера вполне достойными – ведь он предложил Франции заключить договор о ненападении, чтобы ослабить возникшие в этой стране страхи. На заседании кабинета министров в январе 1937 года Галифакс заявил, что хотел бы улучшить контакты с Германией и что он считает, что немцы имеют основания для обиды, поскольку Британия явно демонстрирует симпатию к Франции и резко критикует Германию[137].

Когда в мае 1937 года Стэнли Болдуин ушел в отставку, его преемник, Невилл Чемберлен, долгое время остававшийся в тени, начал активно проводить открытую политику умиротворения, пытаясь предотвратить Вторую мировую войну. У Галифакса уже сложились хорошие отношения с новым премьером, так что он получил пост лорда-председателя Совета и стал считаться явным фаворитом в правительстве.

Получив в ноябре 1937 года сенсационное приглашение участвовать в охоте на лис, организуемой основателем гестапо, Германом Герингом, и встретиться с Гитлером, Галифакс оказался в затруднительном положении: премьер-министр и министр иностранных дел придерживались противоположных взглядов по этому вопросу. Чемберлен считал, что эта встреча будет сугубо неформальной, министерство же иностранных дел опасалось, что сторонник политики умиротворения получил от премьера полномочия обсудить ряд важных вопросов международного значения. Несмотря на возражения Идена, Галифакс отправился в Германию, но получил указания ограничиться предостережениями касательно Австрии и Чехословакии[138] – ведь именно на эти две страны Гитлер явно имел виды. Однако в меморандуме, который Галифакс направил в министерство иностранных дел по возвращении, Иден с ужасом прочел, что тот обсудил возможные изменения европейского порядка, которые могут быть рассмотрены с течением времени. Среди этих вопросов были Данциг, Австрия и Чехословакия[139].

Встреча с Гитлером началась с фарса. Галифакс по ошибке принял фюрера за швейцара и чуть было не скинул ему на руки свой пиджак. Но вскоре Гитлер очаровал англичанина «и лично, и политически». По возвращении в Англию Галифакс писал своему наставнику, Стэнли Болдуину, что «национализм и расизм – это мощная сила[140].

Поразительные слова о человеке, который, придя к власти в 1933 году, объявил национальный бойкот еврейскому бизнесу, лишил гражданства натурализованных германских евреев и запретил межрасовые браки. Но письмо к Болдуину было еще довольно скромным в сравнении с теми восхвалениями, которыми Галифакс осыпал Гитлера. Лишь слабое неодобрение проскользнуло в его словах, когда он сказал, что «в нацистской системе есть многое, что оскорбляет британские взгляды (отношение к Церкви; пожалуй, в меньшей степени – отношение к евреям; отношение к профсоюзам)».

Совершенно ясно, что Галифакс стремился избежать вопросов, которые могли бы привести к конфликту, но его рассуждения о темах, которые министр иностранных дел настрого запретил затрагивать, а также совершенно искренние комплименты в адрес Гитлера показывают, что этот человек не просто проявил политическую близорукость, но и совершенно не понимал реального положения дел. В дневнике он писал, что Гитлер показался ему «очень искренним, твердо верящим в то, о чем он говорит»[141]. Еще более обаятельным ему показался Геринг: «Его характер весьма привлекателен… Он напоминает большого мальчишку-школьника… сложная личность: кинозвезда, богатый землевладелец, интересующийся своими землями, премьер-министр, партийный лидер, любитель бойцовых птиц»[142]. Статус «богатого землевладельца» был особенно притягателен для пасторальной натуры Галифакса. Он полностью поддался обаянию своих гостеприимных хозяев и перестал критически относиться к тевтонскому меду, который постоянно вливали ему в уши.