Тёмные самоцветы - [109]

— Отходит, — пробормотал старший разочарованно. — Без всякой борьбы.

— Наплевать, — просипел Юрий, с тоской глядя на кровь, замаравшую его польский камзол. Надо было действовать осторожнее, поберечься. А теперь придется придумывать, откуда она взялась. Он украдкой вытянул из кармана кольцо и поспешно вдавил его в полусогнутую ладонь правой руки отца Краббе, страстно надеясь, что оно не вывалится из нее. Потом, выпрямляясь, усталым голосом приказал: — Довершите начатое. Развалите его надвое.

Старший наемник вздохнул и вытянул из-за пояса нож.

— Как пожелаете, — сказал он, обменявшись взглядом с напарником. Затем они оба нагнулись над телом и, невзирая на исходящий от него жуткий смрад, принялись за работу.

— Хорошо, — тихо одобрил их действия Юрий. — Очень хорошо. — Верзилам было заплачено золотом — и переплачено, как он считал. Но теперь плата перестала казаться ему непомерной. Ишь как стараются! И все для того, чтобы сбылись его, Юрия, упования. Да и князь Шуйский с бесноватым католиком тоже будут премного довольны. Если, конечно, колечко найдут, а Ракоци обвинят.

Распрямляясь, младший наемник повернулся к нему.

— Угодно ли еще что, барчук?

— Разрубите его. Ох, ради Господа разрубите его, — взмолился вдруг Юрий, охваченный непонятным волнением. — Рассеките на части. Пусть тут все выглядит так, словно на него напали монголы.

Старший наемник расхохотался.

— Монголы? Но ведь вы хотели, чтобы вина пала на инородца. Разве не так?

Юрий кивнул.

— Да. Да. Мне нужно именно это. — Теперь, когда отец Краббе был действительно мертв, мысли его стали путаться и вспомнить о том, для чего это сделано, оказалось не так-то легко.

— Тогда, — вступил в разговор второй малый, — нам лучше переломать ему кости. Ведь поляки обычно затаптывают своих врагов лошадьми. Монголы разрубают их на куски, а поляки топчут.

— Да, — прошептал Юрий. — Ты прав. Пусть покажется, что это дело поляков. Вам следует… Да вы сами знаете, как в этом случае поступить.

Он сцепил руки в замок, чтобы унять приступ дрожи. Лицо его побледнело, к горлу подкатился тошнотворный комок.

— Конечно, барчук, — кивнул младший наемник, круша каблуком грудь отца Краббе. Послышался отвратительный хруст.

— Мы вмиг управимся, — заверил старший.

— Вмиг, — подтвердил младший, колотя подхваченным с мостовой обломком доски по руке отца Краббе — той самой, которая сжимала кольцо.

Старший наемник пнул отца Краббе сапогом в висок, и череп того с тихим чмоканьем раскололся.

— Хорошо, — сказал Юрий. — Прекрасно.

— Монахи обычно такие тщедушные, — заметил младший, обрабатывая доской недвижные бедра убитого. — Все посты да посты.

Юрий с нарастающим возбуждением наблюдал за расправой. Тошнота отступила; биение сердца тяжело отдавалось в висках. Сначала он лишь усмехался, потом — еле слышно — принялся напевать. Отец Краббе теперь превратился в кусок падали — и все по его, Юрия, воле. Как это все-таки упоительно: распоряжаться чужими судьбами, осознавая свое могущество, власть! От избытка чувств он судорожно втянул носом воздух и покачался на каблуках.

Наконец старший бандит повернул лицо в его сторону.

— Еще что-нибудь? — равнодушно спросил он.

— Н-нет, — ответил Юрий с запинкой, разочарованный тем, что все уже кончено. — Нет. Достаточно. Нет.

— А барчуку-то дело пришлось по вкусу, — заметил младший, и рот его передернулся. — На что это было похоже, барчук? Это тебя позабавило? Да? Ты хотел бы продолжить?

— Так было нужно, — резко бросил Юрий, не сводя глаз с узких ран на теле убитого, вокруг которых уже запекалась кровь — черная в сумраке летней ночи.

— Кому было нужно? Тебе? — презрительно спросил младший бандит. — А ты не хочешь и сам отведать того же? Скажи, не стесняйся — и мы позабавимся вместе.

— Так было нужно, — повторил раздраженно Юрий. Он понимал, что ему угрожают, но возбужденный разум его отказывался принимать угрозу всерьез. — Не мне. А очень значительным людям. Я лишь выполнял их приказ.

— Но ты при том наслаждался, — заметил младший. Он замахнулся деревянным обломком и послал его в голову Юрия с такой силой, что едва устоял на ногах.

Удар пришелся в висок. Юрий боли не ощутил, но ему показалось, что возле уха разорвалось пушечное ядро. Он рухнул как подкошенный наземь, в одно мгновение превратившись в груду безжизненного тряпья.

— Его одежка нам пригодится, — с удовлетворением сказал старший бандит. — А также и деньги. Не забудь стащить с него сапоги.

— Они все в крови, — отозвался младший, с натугой ворочая труп.

— Как и тряпки. Никто этого не заметит. А если заметит, скажем что во всем этом забивали свиней. — Старший бандит встал на колени и принялся деловито помогать младшему раздевать мертвеца. Добравшись до косоворотки, он заметил: — Превосходное полотно. За него можно дорого взять.

— А что с попом? — спросил младший, оглядываясь.

— Грабить священника — скверное дело. Даже не думай, — отрезал старший, аккуратно скатывая бархатный польский камзол. Он, кряхтя, выпрямил спину и повторил: — Последнее дело — грабить священника.

— Но он ведь католик, — пытался отстоять свою точку зрения младший. — Это другая стать.