Тёмные самоцветы - [107]

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа

твой духовный наставник и преданный раб Божий Илья,

в праздник Святого Григория Назианзина[10]».

ГЛАВА 5

Они отошли от Красной площади всего на двадцать шагов, но, казалось, попали в другой мир, ибо узкая улочка была глуха, темна и пустынна.

— Поспешим, — сказал отец Краббе. Он подгонял своего спутника уже с четверть часа. — Иначе нас ждет нагоняй и за опоздание, а не только за сломанную карету.

— Именно потому мы и выбрали этот путь, а не кружной, — терпеливо откликнулся Юрий, нащупывая в кармане кольцо, украденное им в доме Ракоци, пока тот беседовал с гостем. — Я хорошо знаю эту часть города. Мы скоро выйдем к посольству.

— Боюсь, теперь это не важно, — отозвался с вымученным смешком отец Краббе. — Отец Погнер ждет меня уже около часа. — Он старался придерживаться середины улочки, куда проливала свой свет — удивительно скудный для летней июньской ночи — молодая луна.

— Отец Погнер сочтет уважительной причину задержки, — сказал рассудительно Юрий. — Ведь кареты у нас ломались и раньше. Он знает, каковы московские улицы. Он поймет, что не опоздать мы никак не могли. Особенно когда я опишу ему, что стряслось с колесом и с осью.

Но отец Краббе в том не был уверен. Все убыстряя шаг, он пожаловался:

— Не могу взять в толк, отчего сломалось злосчастное колесо. На неровностях мостовой спицы так запросто не вылетают. Эта карета знавала дороги и хуже, а тут…

— Вы сами знаете, как это бывает. — Юрий чуть не бегом поспешал за иезуитом. — Карета может выдерживать одно трудное путешествие за другим и вроде бы не становиться от этого хуже, а в один прекрасный момент разваливается на части от малейшего сотрясения. Так случилось и с нами. — Он умолк, учащенно дыша и лихорадочно соображая, чем бы еще унять подозрения иезуита.

— Мне было велено… нам всем было велено передвигаться по городу только в каретах. Особенно по вечерам. Надо было принять предложение Ракоци и воспользоваться его экипажем, но пришлось бы перепрягать лошадей, а это заняло бы не менее получаса. — Отец Краббе отмахнулся от комаров, назойливо жужжавших вокруг. — Я предпочитаю не сердить отца Погнера, когда это возможно.

Юрий прекрасно понял подоплеку его слов, но тем не менее счел необходимым заметить:

— Должно быть, вас беспокоит то обстоятельство, что именно ваш визит к Ракоци вызовет недовольство отца Погнера. И гораздо большее, чем поломка кареты. Ведь придется признаться, где мы ее оставили, а это ему понравится вряд ли.

Сказав это, Юрий невольно поежился. То, что карета осталась у Ракоци, мало нравилось и ему самому. Дурацкое колесо развалилось прямо по выезде со двора дома венгра, и его чересчур ретивые слуги вызвались привести все в порядок к утру. Ракоци же со своей стороны обещал лично за тем проследить. Ну как он заметит подпилы на полудюжине спиц?

— Что это за улица? — спросил отец Краббе. — Я ее не узнаю. Разве это не Хлебный ряд?

— Он чуть подальше, — тут же нашелся Юрий. — Поворот-два — и мы выйдем к площади, к той пекарне с желтым фасадом, где мы берем хлеб. Мы просто идем к ней с другой стороны, вот в чем все дело. — Он огляделся по сторонам, надеясь, что иезуит не заметил церквушки, где им следовало бы повернуть. Сердце его забилось быстрее при мысли о награде, какая его ожидает, если рискованную затею удастся осуществить. Он получит набитый золотом кошелек, но дело даже не в золоте, а в том, что князь Василий наконец-то оценит его по достоинству и сделает своей правой рукой. Тогда все достижимо — и богатство, и слава. И завидное положение, несмотря на бесчестье отца.

— Эти улочки так петляют, — пожаловался отец Краббе, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы. — Не зная дороги, по ним можно блуждать и блуждать. Представляю, каково тут приезжим.

— Москва хранит много секретов, — произнес Юрий, довольный, что отец Краббе не видит его лица.

— Воистину, — отозвался иезуит, начинавший понемногу тревожиться. — Скажи-ка, не надо ли нам взять левее? Мы идем на запад — взгляни на луну, а посольство должно быть южнее.

— Да, это так, — сказал Юрий, украдкой прислушиваясь к каким-то шорохам за спиной.

Отец Краббе тоже насторожился.

— Что это было? — спросил он. — Ты слышал?

— Собаки? А может, крысы? — предположил Юрий. — По мне, уж лучше собаки. Крысы у нас свирепы и голодны словно волки.

— Крысы! — недоверчиво тряхнул головой отец Краббе. — Откуда бы им тут взяться?

— Возле пекарен много помоек, — пояснил Юрий. — Они роются там. Вскоре мы повернем на юг и выйдем к нужному месту. Оно и так уже рядом, но через стены не перелезешь. Вот и приходится их обходить. — В голосе его проскользнула насмешка, и отец Краббе ее уловил.

— Не дурачься, Юрий, — строго укорил он. — Ты говорил, что знаешь дорогу. Так веди куда надо и не путай меня.

— Как я могу? — сказал Юрий, легко ступая по выщербленным камням мостовой. — Вы ведь не отец Бродский. Вас с толку запросто не собьешь.

Простодушие и рассеянность отца Бродского были известны, и отец Краббе, несмотря на одышку и растущее беспокойство, позволил себе усмехнуться.

— Да, полагаю, это действительно так. Я всегда был приметлив. — Он осенил себя крестным знамением. — Прости меня, Господи, за гордыню.