Темнота в солнечный день - [35]
Они попрощались за руку, и контейнеровоз поехал к воротам. Ну конечно, не терпелось Севке вернуться на товарный двор и вмазать калымной. Вот это-то Митю и останавливало от перехода в «дояры». Севка ничуть не преувеличивал – и свободы там было не меньше, чем у него сейчас, и деньги дурные. Вот только пили там зверски – с утра, съехавшись к началу дня, принимали пару пузырей, да не вина, а исключительно чего покрепче, по ходу работы то и дело догонялись, а вечером, уже опять собравшись всем коллективом, прежде чем разъехаться по домам, устраивали уже банкет на пару наскоков. И так – без перерывов на выходные и праздники. Севка сам говорил, что за полгода ни дня трезвым не был. А их бригадир с идеально к нему подходившей фамилией Гудим, услышав это, расхохотался и изрек:
– Интеллигент ты еще, Севка. Я тут пять лет работаю и трезвого дня не помню…
Вряд ли он врал. Именно эта жизнь «дояров» Митю и останавливала от вступления в их невеликие, но крайне сплоченные ряды. При всей любви их кодлы к винишку пить так, да еще главным образом водку, уж чересчур…
Бросил окурок в разинутый клюв железного пингвина, крашенного, в подражание настоящему пингвину, в черно-белое, – недавно именно такие урны по всему Аюкану и натыкали. Посмотрел направо – к нему целеустремленно чапал Акимыч в своем всегдашнем песочного цвета ношеном костюмчике, седой, но без намека на лысину, с планками в пять рядов. Ровесник Митиного отца, тоже с двадцать третьего, – три года назад, через две недели после того, как Митя угодил в почтари, первой его телеграммой на этот адрес была как раз поздравительная Акимычу с пятидесятилетием. Почтового ящика, куда обычно такие беспощадно швыряли, тут не имелось, пришлось тащиться на вахту, а на вахте сам Акимыч и болтался. Да и потом каждый год Акимычу шли поздравительные, и с днем рождения, и со всеми праздниками, всякий раз городов из нескольких.
– Разгрузили контейнер? – деловым тоном поинтересовался Акимыч.
– В лучшем виде, – сказал Митя самым миролюбивым тоном.
– А ты, значит, бескорыстный помощник?
– А как же, – сказал Митя. – Мы, советские комсомольцы, именно так ВЛКСМ и воспитаны. Как в песне про Неуловимых поется: вы нам только шепните, мы на помощь придём…
– Ну-ну… – с непонятной интонацией сказал Акимыч, меряя его взглядом, каковой, должно быть, считался у него проницательным. – Без шлема сегодня?
– Да в квартире шлем остался. Схожу заберу.
– Ну-ну, – повторил Акимыч. – Ладно, значит, за Марину Олеговну в этом плане беспокоиться не надо… Ну, бывай, Петя…
– Митя.
– Ну, все равно бывай…
Он повернулся и той же деловой походкой направился к главному зданию. Глядя ему вслед, Митя раздумывал: показалось ему, или в самом деле седой выделил голосом «в этом плане». Уписаться можно, до чего мы проницательные…
Ну, должность такая. Митя и эти нюансы давно знал. Официально Акимыч числился здесь завучем, но по сравнению со школьными завучами работы у него было раз в двадцать меньше. Так что ветеран войны и труда с одобрения начальства исполнял тут, применяя сравнения из других мест, должность коменданта. Примерно так. Ничего удивительного. Коменданты бывают не только в армии. В родимом ЗЗ, как и в прочих женских общежитиях, главовчарки официально именовались не «начальницами» или «директорами», а как раз «комендантами». Другое дело, что здешний комендант, официальный он там или вовсе не официальный, не имеет ни прав, ни полномочий лезть в неслужебную жизнь совершеннолетней и дееспособной Марины Олеговны – в чем собою являет полную противоположность комендантам-главовчаркам… Вот и идет он боком со своими проницательными взглядами и голосовыми нюансами.
Постучав для приличия костяшками пальцев в распахнутую дверь, Митя вошел и хозяйственно дверь за собой прикрыл. Вот теперь квартирка приобрела вполне жилой вид: деревянная кровать, платяной шкаф, столик и два кресла, телевизор на четырех тоненьких ножках врастопырку, книжная полка. Разве что посреди комнаты – узлы из простыней, скорее всего, с одеждой и два здоровенных мешка из-под картошки, судя по многочисленным острым уголкам, топырившим мешки, с книгами.
Марина перебирала содержимое еще одного, уже развязанного узла – не ощупывала, а словно бы гладила кончикам пальцев то одно, то другое. Митя там увидел разные безделушки (парочка таких же и у него дома стояла на телевизоре как память о миусском детстве) и в точности такой толстенный большой альбом для фотографий, как и у него, – обтянутый черным плюшем, с тисненным в уголке серебряным силуэтом крейсера «Аврора», взлетающими праздничными ракетами и датой 1917–1967. Ну да, шестьдесят седьмой год, мамина знакомая ему на праздники и подарила, написав на внутренней странице обложки: «Митя, будь честным, учись на совесть!» Пожелания эти он выполнил лишь частично: считал себя пусть и не стопроцентно, но честным, а вот с учебой на совесть после шестого класса как-то не заладилось, и особенно не ладилось до самого выпускного…
Интересно было бы ее фотографии посмотреть, подумал Митя. Но не будешь же с налёту спрашивать разрешения… Потом как-нибудь. Тем более что некоторое «потом» определенно наметилось.
Весной 1945 года, когда до Берлина оставалось уже не так далеко, майор Федор Седых привез в расположение своего батальона девятнадцатилетнюю немку-беженку Линду, поселил ее рядом со своей комнатой и назначил ее своей помощницей. Вопиющий по своей дерзости поступок не остался незамеченным для офицеров СМЕРШа. Однако майор не обращал внимания ни на косые взгляды солдат, ни на строгий приказ Главнокомандующего. Потому что Линда обладала совершенно фантастическими способностями: глядя на человека, она могла точно сказать: будет он жить в ближайшее время или погибнет…
Каких только пасьянсов не раскладывала жизнь перед адмиралом Мазуром. И не последний ли набор карт тасует судьба где-то в Южной Америке? Не на флоте уже, а в ЧВК. Но снова не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, не разумным - богатство… Любовь - да, но кому-то еще и девять граммов в придачу.
В бестселлере А. Бушкова «Охота на Пиранью» (более 2 млн читателей) действия разворачиваются в дебрях глухой тайги, где кончаются законы человеческой морали и начинаются экзотические забавы воспаленного воображения некого нового русского, устраивающего для иностранцев тотальную охоту на людей. Однако события складываются так, что в эту паутину попадает не просто случайный турист, а проводивший в тех местах семейный отпуск капитан первого ранга из военно-морского спецназа Кирилл Мазур.
В пышных церемониальных встречах идет парадная жизнь Сварога, поочередно выступавшего в роли аж семи королей и одного великого герцога. Венценосные особы безмятежно съезжаются в резиденцию Виглафского Ковенанта — величественный замок, сейчас самое безопасное место на всем Таларе.Все вульгарные пикантности и пороки — измены, ревность, насилие и обман… — скрыты за ставнями королевских покоев. Где-то там зреет заговор, а в ответ ему — праведная месть!Пусть легкий ветерок лениво колышет многочисленные флаги, гордо реющие над королевскими резиденциями.
Под рокот надвигающегося Шторма, предшествовавшего уходу ларов в небеса и упадку на земле, Сварогу предстоит решить участь коварных веральфов. На волоске от гибели он ищет следы вероломной Дали Шалуатской. Но почему на это раз все кажется настолько простым, будто кто-то забавляется с королем королей детской игрой в догонялки?.. А теперь этот кто-то предлагает бросить кости - и... Выпадает пустышка: многогранный кубик поворачивается к Сварогу идеально чистой, как вечные льды Снежного острова, гранью.
Пока молодая правительница Империи Четырех Миров Яна-Алентевита готовится пойти под венец, лорд Сварог граф Гэйр продолжает биться над загадкой Токеранга и Горрота. Как сорвать «шапку-невидимку» с Горрота и проникнуть в логово токеретов?..Воскресшие покойники, токереты во плоти, секретные истории, извлеченные из тайных архивов, разгадка силы апейрона, обретение наследника. Вся эта повседневная королевская жизнь в светском бризе любви, который стремительно набирает силу и поднимает, поднимает Сварога… над Таларом.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.
Откройте для себя другого Бушкова! Александр Бушков – признанный мастер российской литературы. Он умеет говорить о любви так, как о ней говорят только по-настоящему сильные и волевые мужчины. Когда искренность чувств – предельная. Слова признания – пронзительны. А поступки – красивы и благородны. Ольга поначалу не хотела садиться в его машину. Смотрела на симпатичного улыбающегося водителя с подозрением. Жизнь такая пошла, верить никому нельзя. Потом много раз вспоминала это мгновение. Ее судьба сложилась бы совсем иначе, останься она стоять на тротуаре и ждать такси… Невообразимая круговерть событий и эмоций! Его робкие, осторожные прикосновения.