Темница тихого ангела - [15]

– Я подумаю, – пообещал Николай.

– Думай быстрее, – посоветовал Серегин, – а то другого инвестора найду. А пока дай еще сотню: я за пивом сбегаю.

Еще дважды бегали в магазин, а когда в очередной раз подошли к квартире Серегина, на площадку выглянула та самая соседка, которая разговаривала с Торгановым через дверь. Николай увидел ее и понял, что эта женщина живет здесь недавно. Прежние соседи были люди тихие.

– Ну, вот, – закричала она, – не успел вернуться, снова пьянку закатил!

Похоже, что все соседи приняли Николая за кого-то другого.

– Простите, – сказал он, – я сегодня уже уезжаю. Может, у вас есть номер телефона моего отца? Вдруг он вам оставил на всякий случай?

– А чего ты не спрашивал! Есть, конечно.

Она скрылась в квартире, закрыла за собой дверь, но вскоре появилась снова с клочком бумаги в руке.

– Вот, звони! Твоя бабушка телефон оставила, когда уезжала.

Он взглянул на листок и сунул его в карман.

День закончился удивительно быстро. Как он оказался на вокзале и в купе поезда, Николай не мог потом вспомнить. Сны в поезде ему обычно не снились. И все же, проваливаясь куда-то, уже находясь на пути к беспамятству, Коля вдруг с тревогой и тоской понял, что летит сейчас совсем не туда, куда стремился.

«Ну, хоть отца увижу, – подумал он, – помогу ему. Дам денег… Выпью с ним пива…»

В далекие советские времена Александр Михайлович Торганов пахал журналистскую ниву, работая корреспондентом в многотиражке Кораблестроительного института. Газета была двухполосной – всего один листок формата А3, «горчичник», на жаргоне журналистской братии. Газета выходила раз в неделю, работа была не пыльной, и платили за нее немного – сто двадцать рублей в месяц, из которых тринадцать процентов составлял подоходный налог и еще один – профсоюзный взнос. Так что в коммунистическую партию Александр Михайлович не вступал из соображений экономии семейного бюджета, чтобы не платить еще и партийные взносы. Жене он отдавал ровно девяносто рублей, оставляя себе четырнадцать с копейками на сигареты и пиво – этих денег Александру Михайловичу, по-видимому, хватало. Кружка пива в уличном ларьке стоила стоила двадцать две копейки, а пачка сигарет без фильтра «Аврора» – четырнадцать. На транспорт ему тратиться не приходилось: два месячных проездных билета полагались двум сотрудникам газеты по редакционной смете. На девяносто рублей невозможно, конечно, содержать семью из трех человек, один из которых к тому же – молодая красивая женщина. Слава богу, что у Ирины Витальевны была неплохая профессия – она работала гидом-переводчиком в городском бюро путешествий и экскурсий. Зарплата у нее была такая же, сто двадцать рэ, но иностранные туристы, которых она возила в экскурсионном автобусе по Ленинграду и пригородам, все же – не студенты Корабелки: в благодарность они оставляли красавице-гиду разные презенты в виде советской десятки, вложенной в набор сувенирных открыток, или коробочки с колготками. Открыток в доме накопилось много, да и пустых коробочек с изображенными на них полуобнаженными худыми красотками валялось по углам немало. Иногда к Ирине Витальевне обращались подружки с просьбой продать им импортные колготки, что мать Коли и делала с удовольствием за все те же десять рублей.

Иногда по вечерам, засыпая, маленький Коля слышал, как мать возмущается на кухне.

– Саша, – говорила она мужу, – ты бы хоть в КПСС вступил, взяли бы тебя в городскую газету, зарабатывал бы больше, а то я вкалываю как проклятая – всю семью на себе тащу.

Обычно эти разговоры начинались после того, как мать возвращалась из ресторана, куда ее регулярно приглашали довольные иностранные туристы.

– Я меньше двухсот пятидесяти домой не приношу, а то и поболе, – громко шептала за стеной Ирина Витальевна, – рискую своей свободой, принимая эти подачки, а тебе на все наплевать – хочешь, как Сергей, всю жизнь проходить в старом пиджаке с рваной подкладкой!

Сергей Довлатов был редактором газеты «За кадры верфям», в которой единственным корреспондентом являлся отец маленького Коли. Часто Довлатов заходил к ним домой с бутылкой водки, ставил ее на кухонный стол и распахивал полы клетчатого пиджака, демонстрируя жене своего подчиненного истертую подкладку:

– Вот так живут советские журналисты!

Ирина садилась с гостем и мужем за стол, выпивала пару рюмочек, морщась, а когда водка заканчивалась, ставила на стол бутылочку «Джонни Уокера» или «Белой лошади», которые ей иногда презентовали иностранцы. Ей было жалко виски, но Довлатов все же был начальником мужа.

Николай не помнил Довлатова – тот эмигрировал в Штаты, когда Коля был еще маленьким. Редактором вузовской газетенки стал другой человек, а когда он внезапно умер на собственной кухне, назначили Торганова-старшего. Зарплата увеличилась на тридцатку, но перебранки родителей продолжались. Отец, правда, не ругался, может быть, злился, но только отшучивался.

– В стране началась перестройка, – говорила мать, – не теряй времени, Саша, вступай в партию, подготовь какой-нибудь острый материал, тебя заметят и пригласят в городскую газету. Рублей двести будешь зарабатывать, карьеру сделаешь.