Темная сестра - [22]
— Дело сделано, — сказал он Мэгги, возвращаясь на диван, но уже не чувствуя прежней бодрости. — Возможно, протрава для древесины некачественная.
Десять минут спустя пламя в камине ревело, а Алекс храпел.
Мэгги решила сделать первый шаг. Она была не настолько погружена в свой собственный мир, чтобы рассчитывать, что отношения с мужем наладятся сами собой. Она знала: иногда супружество — нелегкая работенка. Оно требует ежедневного ухода, с полной самоотдачей и закатанными рукавами. Если бы только Мэгги нашла способ объединить эту работу со своими новыми интересами...
Гардения для гармонии. Мускус для страсти. Жасмин для любви. Розовая герань для защиты. Тысячелистник, чтобы любовь длилась семь лет и чтобы избавиться от любого страха.
Гармония! Страсть! Любовь!
Мэгги была готова ограничиться первым и самым меньшим из этих трех, если бы все было так просто. Да, совсем нетрудно сымитировать гармонию. Будь ласковой, Мэгги! Прояви уступчивость! Прибереги свои специи для домашнего обеда и не проси о большем, Мэгги!
Но едва ли это гармония. Скорее, бессилие слабого сердца, хотя внутри все кипит.
Страсть — когда-то ее было хоть отбавляй. Мэгги помнила, как в самом начале своих отношений они с Алексом боялись вылезать из кровати — что если другой не окажется там, когда первый вернется? А теперь пришли времена, когда Мэгги оставалось только вспоминать о той страсти: красясь перед зеркалом, она то и дело норовила помедлить, слегка, по-кошачьи, потянуться и глубоко, чувственно вздохнуть. Любовь. Защита. Защита от чего? От этой лихорадки прелюбодеяния? Или от страха — хотя бы на тот момент, — что невидимые трещинки уже проступают на мифе о семейном уюте, на том самом мифе, в котором Мэгги еще не имела возможности усомниться.
Она не хотела ничего терять — ни Алекса, ни детей, ни домашнего очага. Но ее ужасало ощущение хрупкости всего этого, ведь достаточно мимолетной небрежности — и все погибнет... «Чтобы любовь длилась семь лет и чтобы избавиться от любого страха». Что ж, семь лет любви у них уже было, и, возможно, их чувство себя исчерпало. В этом был самый большой страх Мэгги: вдруг что-то незаменимое они уже растратили?
Тем утром, в лесу, ей был послан знак, который просто не мог ее не вдохновить. Она сидела под деревом, погруженная в мечты, и к реальности ее вернуло чуть заметное трепетание какого-то живого существа. Его полосатая расцветка так хорошо сливалась с листовым перегноем и желтеющим папоротником, что Мэгги поначалу не обратила на него внимания. Но слабое движение выдало присутствие существа, и Мэгги пришла в себя, мгновенно распознав его по черным и серо-коричневым шевронам, украшавшим все его туловище. Это была гадюка.
Не более чем в ярде от голой ноги Мэгги змея присматривалась к маленькой птице, присевшей на поросшее мхом гнилое бревно. Женщина недоумевала, почему птица не улетает. Это был крошечный крапивник, сидевший достаточно близко, чтобы она могла заметить: он смотрит на змею. Мэгги поняла, что крапивник находится под гипнозом. Он был парализован взглядом гадюки.
Большинство змей уже приготовилось зимовать, но, как видно, эта гадюка не торопилась впадать в спячку. Мэгги почувствовала особую значимость момента. Это был подарок, послание от Природы. Мэгги прищурилась и вытянула шею. Потом тихо зашипела. Это казалось безумием, но она поверила, что сможет подчинить змею своей воле.
— Оставь птицу.
Мэгги не знала, произнесла она это вслух или только подумала, но слова вырвались у нее, точно шумное дыхание, которое она задерживала. Гадюка перевела взгляд с птицы на женщину. Мэгги хлопнула в ладоши, и крапивник улетел. Змея скользнула в гущу папоротника.
Какое-то время Мэгги смотрела туда, где находилась гадюка, а потом вдруг ощутила пронизывающий холод. Она понятия не имела, сколько времени провела в лесу. Она оделась и направилась к машине.
Кустарники пламенели ягодами и дикими фруктами. Мэгги почудилось, что с глаз у нее спала чешуя. Чернокрасные ягоды бузины боролись за ее внимание с ядовитыми рубиновыми ягодами черной брионии, целебным шиповником, сверкающей рябиной, голубым можжевельником, плодами дикой яблони и сияющими черными стручками сонной одури, смертоносной белладонны. Урожай созрел, и кусты напоминали открытые сундуки с сокровищами. Мэгги твердо решила вернуться позже, чтобы их собрать. Между тем в образах гадюки и крапивника ей было явлено откровение. Вот она — миниатюра, эмблема, уменьшенная копия ее брака. Послание было на языке, которого Мэгги еще не понимала.
Она приготовила масла методом анфлеража: наполнила небольшие емкости лепестками или листьями, залила их оливковым маслом и оставила на пару дней. Она повторила этот процесс несколько раз, выбрасывая старые листья и засыпая свежие в то же самое масло, пока оно не пропиталось ароматом. В конце концов Мэгги процедила масло сквозь фильтровальную бумагу и вылила в бутылку. Прежде чем плотно закупорить бутылку, она добавила туда несколько капель бензойной настойки в качестве консерванта.
Мэгги становилась знатоком и энтузиастом этого ремесла. Она использовала природное чутье и хорошее обоняние, чтобы понять, когда масло будет готово. Потом смешала масла с помощью пипетки и добавила щепотку сухого тысячелистника.
В бескомпромиссном, галлюцинаторно-ярком романе "Курение мака" Грэм Джойс рассказывает историю английского электрика, который получает из МИДа сообщение о том, что его студентка-дочь задержана в Таиланде с грузом опиума. Отправляясь ей на выручку в компании приятеля по викторине типа «Что, где, когда» и своего старшего сына, христианского фундаменталиста, он оказывается в самом центре «золотого треугольника» наркоторговли и вынужден противостоять как «опиумным генералам», так и складывавшейся веками системе народных верований, вступить в смертельную схватку за жизнь и душу своей дочери с таиландскими наркобаронами и самим Духом Опиума.
Грэм Джойс — яркая звезда современной британской литературы, тонкий психолог и мастер увлекательной фабулы, автор, который, по словам именитого Джонатана Кэрролла, пишет именно те книги, которые мы всю жизнь надеемся отыскать, но крайне редко находим. Он виртуозно препарирует страхи и внутрисемейную ненависть, филигранно живописует тлеющий под спудом эротизм и смутное ощущение угрозы.«Реквием» явился одним из первых в художественной прозе — за восемь лет до Дэна Брауна с его «Кодом да Винчи» — переосмыслением тем и мотивов, заявленных Майклом Бейджентом, Ричардом Ли и Генри Линкольном в их криптоисторическом исследовании «Святая кровь и святой Грааль».
Впервые на русском – в буквальном смысле волшебный роман мастера британского магического реализма, автора, который, по словам именитого Джонатана Кэрролла, пишет именно те книги, которые мы всю жизнь надеемся отыскать, но крайне редко находим. Тара Мартин ушла гулять в весенний лес – и пропала без вести. Ее родные, соседи, полиция обшарили окрестность сверху донизу, но не нашли ни малейших следов шестнадцатилетней девушки. В отсутствие каких-либо улик полиция даже пыталась выбить признание из возлюбленного Тары – талантливого гитариста Ричи со всеми задатками будущей рок-звезды.
Впервые па русском – один из знаковых романов мастера британскою магического реализма, автора таких интеллектуальных бестселлеров, как «Зубная фея» и «Курение мака», «Скоро будет буря» и «Правда жизни».Майк и Ким Хэнсон пожертвовали всем в своей жизни, чтобы осуществить давнюю мечту – поселиться на заброшенной вилле на крохотном греческом островке. Но почему все, о чем они только ни подумают, сразу воплощается – змеи, скорпионы и тропические бури? Кто наблюдает за ними от руин монастыря, сохраняя абсолютную неподвижность? И не сам ли древний святой бродит в железных башмаках по горным тропинкам, безжалостно насаждая справедливость?
Впервые на русском один из знаковых романов мастера британского магического реализма, автора таких интеллектуальных бестселлеров, как «Зубная фея», «Курение мака», «Дом Утраченных Грез», «Скоро будет буря», «Правда жизни».Индиго — мифический цвет, недоступный человеческому глазу и сулящий, по легендам, невидимость. Но в сумеречном мире, где таинственный отец Джека Чемберса — царь и бог, индиго приводит к измене, наваждению, безумию.Узнав о смерти отца, богатого нью-йоркского арт-дилера с обширными эзотерическими интересами, лондонский судебный исполнитель Джек Чемберс не испытывает особых эмоций: он не виделся с отцом пятнадцать лет.
От знаменитого автора «Зубной феи» и «Курения мака» – эпическая сага о семье, любви, войне и волшебстве. Марта – матриарх семьи из семи дочерей, передающей по кругу Фрэнка, родившегося в последний год войны у эмоционально нестабильной Кэсси, ассоциирующей себя с леди Годивой. Фрэнк общается с невидимым Человеком за стеклом и учится бальзамированию, осваивается в коммуне и пытается совладать с зачатками дара предвидения…
Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…
По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.