Темная река - [73]

— Не думай об этом.

— Не могу. Он несчастен.

— Глупый ты!

— Может быть… но не приходи ко мне больше. Я тоже к тебе не приду. Я люблю Бронку! — вырвалось у него совсем неожиданно.

— Глупый ты! — повторила она. — Разве Бронка лучше меня? С прижитым ребенком…

— Это тебя не касается… Ну иди, у нас сейчас занятия. — Как бы в подтверждение его слов на плацу заиграла труба. — Слышишь? Иди же! — И он подтолкнул ее к дверям. Она стояла не шевелясь, ошеломленно глядя на него.

— Я не нравлюсь тебе?

— Не будем об этом говорить. Нет смысла. — Хенек козырнул и вышел, стуча подкованными ботинками.

Какое-то время Хелька стояла посреди комнаты, разъяренная и униженная. Когда она проходила через ворота, ей казалось, что солдаты смотрят на нее насмешливо и с состраданием. Дома она бросилась на кровать и долго плакала.

* * *

Ранней весной вновь зашевелились банды. Под Хрубешувом, как рассказывали, они задержали целый поезд, ограбили пассажиров, а милиционеров, офицеров и членов ППР расстреляли под насыпью. Люди, впрочем, говорили, что это сделали оуновцы[16], а не поляки.

Зенек снова принялся чистить автомат. С Хелькой все было кончено. Получив известие от Хенека, он поехал в Люблин. Не кричал. Не ругался. Стоял поникший, постаревший на десять лет посреди комнаты и спокойно говорил ей, что о ней думает. Сказал, что не хочет ее жалости, если у нее нет любви. Сам даже удивлялся, что речь течет ровно и складно. Потом вышел не спеша, старательно прикрыв за собой дверь.

Хелька хотела побежать за ним, что-то объяснить, однако не могла оторвать от пола внезапно отяжелевшие ноги.

Она знала, в чем дело, хотя на эту тему между ними не было сказано ни одного слова, и даже была склонна признать его правоту. Но почему он сразу с ней порвал? Ведь она была так к нему добра! А как ее отблагодарил этот хромой?

Хельку охватила ярость. Она чувствовала себя обиженной и оскорбленной.

Лежа в темноте с широко открытыми глазами, она вспомнила все, что они пережили вместе — плохое и хорошее.

Несмотря ни на что, Зенек любил ее и верил, что она верна ему. А она вскружила себе голову сопляком, который посмеялся над ней, унизил и выгнал. Кто же больше виноват? Пожалуй, она.

Перед глазами стояло серое, угрюмое лицо Зенека. «Я не хочу, чтобы меня жалели», — говорил он. Жалела ли она его? Может быть… Почему она не объяснила ему всего? Почему позволила ему уйти?

Хелька вскочила, взглянула на часы: слишком поздно! Последний поезд уже ушел.

«Поеду завтра», — решила она. Однако через минуту ее вновь охватило сомнение. Зачем, собственно, ей туда ехать? Чтобы посмотреть на его упрямое лицо и встретить ироническую улыбку? Как она могла позволить ему уйти?

Хелька заснула под утро. На следующий день она встала разбитая, с головной болью, села, растрепанная, за стол и бездумно уставилась в какую-то точку за окном.

Потом вынула из буфета бутылку водки и налила полный стакан.

Зенек сообщил обо всем родителям спокойно. Мать расплакалась, а отец только пожал плечами.

Бронка смотрела на серое, осунувшееся лицо брата, на его сжатые губы, и ей было грустно, тем более что она сама чувствовала себя счастливой. Хенек слал ей длинные письма, заверял в своей любви, писал обо всем, о чем не отваживался сказать: как он тоскует, как она ему снится…

Бронка отвечала ему, писала, что счастлива, что не может дождаться их встречи. Однако поехать к нему она не хотела — боялась злых языков, боялась потерять его из-за сплетен.

Бронку очень тревожила судьба брата. Снова он остался наедине со своими мыслями — как она, когда родила Ханю. Но у нее была дочь, да и он, Зенек. Бронка вспомнила, как он защищал ее, как отплатил Весеку за ее позор, как утешал, проявляя полное понимание и чуткость. А теперь с ним случилась беда. И может быть, как раз из-за нее, Бронки? Может быть, не нужно было говорить о Хеле? Как-нибудь все бы обошлось…

Снова Зенек будет сторониться людей. Снова пойдет к реке…

Старики все больше молчали, не поднимали глаз на сына. Он и сам их избегал. В доме царила тишина, нарушаемая только щебетанием Хани.

Малышка забралась к дяде на колени и что-то лепетала. Зенек прижался щекой к ее головке, от нее пахло молоком и мылом. Он погладил темные волосы девочки, поцеловал ее.

У Бронки глаза наполнились слезами. Она выскочила из хаты, хлюпая сандалиями по размокшей земле, перебежала двор и вошла в хлев. Коровы лениво повернули головы, смотрели на нее темными влажными глазами, размеренно двигая челюстями. За загородкой кони позванивали цепями. Резко пахло снегом, навозом и молоком. Бронка прислонилась к стене. Слезы стекали по ее щекам и капали на грудь. Она слушала знакомые звуки конюшни, хлева и постепенно успокаивалась. Когда подошел брат, она вздрогнула от неожиданности.

— Что ты тут делаешь? — спросил он тихо.

— Ничего… — Бронка старалась утереть слезы. Он приблизился к ней и в полумраке посмотрел ей в лицо.

— Плачешь? Почему? — Зенек погладил ее по щеке и посмотрел на свои мокрые пальцы — С Хенеком что-нибудь?

— Нет. — Спазма сжала ей горло. — Ты… как ты будешь жить?..

Он рассмеялся хрипло, неприятно:

— Обо мне не беспокойся! Как-нибудь проживу. Куска хлеба для брата, думаю, не пожалеешь?