Темная река - [20]

— О ком? О вас, богатеях?

— Ой-ой-ой! Так мы ни о чем не договоримся.

— Я пришел к вам с конкретным вопросом. Гром подчиняется вам. А какое будет командование, решать не мне. Для этого есть начальство.

— Но инициатива может идти и снизу. Вы слышали, что уже появились партизанские отряды коммунистов?

— Ну и что? Если они будут бить немцев — на здоровье.

— А потом заберут ваши дома и землю…

— Не будем гадать. Теперь не время: у нас на шее немец сидит.

— Как хотите.

— Так как же все-таки с Громом, Тадеуш? Был такой приказ, чтобы по ночам задерживать моих людей и угрожать им?

— Чтобы угрожать — не было такого приказа! Это он горячку порет.

— Спокойной ночи! Теперь буду знать, что к чему.

— Советую, однако, не предпринимать никаких действий по собственной инициативе. Спокойной ночи.

Толстощекий Франчук, которого в деревне считали порядочным и хорошим парнем, в последнее время очень изменился. Он совсем забросил хозяйство, переложив всю его тяжесть на плечи жены и матери, а сам занялся, как он это называл, делом. Торговал чем попало, где попало и с кем попало. Ходили даже слухи, что он впутался в какие-то торговые махинации с немецкой обслугой фабрики. Зачастил зачем-то к спекулянтке Хельке, но его метлой урезонила старая Франчукова, приказав больше заниматься собственной женой. Ее мало беспокоили чувства невестки, но ведь это была законная жена сына! Стах перестал ходить к Хельке, но вместо этого связался с теми, кто приезжал из города клеймить скот. Кончилось тем, что Матеуш однажды сказал ему:

— Слушай, Стах! Это, конечно, дело твое, но смотри, как бы на себя беду не накликать.

И Франчук немного угомонился. Но домой он приходил почти всегда пьяный, валился на лавку в кухне и приказывал жене раздевать его. Глотая слезы, она молча стягивала с него сапоги. Но однажды, когда он ударил Ирену ногой, она убежала к отцу. Беняс долго почесывал лысину и наконец, надев шапку, отправился к зятю. Стах лежал развалившись и храпел. Пришлось говорить с его матерью. Беняс был человеком спокойным, но все знали, что он слов на ветер не бросает. Поглаживая лысину, он медленно говорил, обращаясь к Франчуковой:

— Я не хочу вмешиваться в их жизнь и вам не советую. Молодые сами решат, как им жить. Но если он будет бить мою дочь, то, бог тому свидетель, шкворнем лоб ему раскрою, и сам дьявол не поможет.

— Что вы, что вы! Это он случайно, под пьяную руку, ведь никто ее не бьет, зачем же сразу бежать к отцу жаловаться?

— А к кому же ей бежать? — строго спросил старик.

— Не принимайте это близко к сердцу, Беняс.

— Хорошо, но передайте Стаху, как протрезвится, что, если Иренка еще раз пожалуется, ему будет худо.

С этим и ушел. Стах больше не трогал Иренку даже пальцем, но для нее наступили тяжелые дни. Ее изводили сразу двое — и мать, и сын. Старуха была как комар: могла всю кровь выпить, а раны не оставить. Молодая женщина плакала по углам, к отцу идти не смела — стыдилась людской молвы. Ведь все знали, что она любила Зенека, что бросила его, когда он стал калекой… Но бросила ли?.. Ведь и сегодня она не могла смотреть на него равнодушно, и сегодня острая боль пронзала ее, если кто-нибудь обзывал его придурком… Не раз и не два вспоминала Ирена их встречу и после этого еще больше ненавидела своего толстого, вечно пьяного мужа. Она сопротивлялась, ругалась с ним и даже била, но в конце сдавалась — что ей оставалось делать? Если бы Стах заподозрил ее в измене, никто за нее не заступился бы.

В конце зимы в деревню вернулся школьный приятель Зенека Генек Щежай. Они не виделись с тридцать седьмого года. Генек уехал учиться, а позднее след его пропал. Теперь же он вернулся — истощенный, худой, как палка, покашливающий. Он почти не показывался на улице, целыми днями ходил по двору своего отца, что-то там делал, что-то мастерил. Старик Щежай земли имел немного. Почти всю жизнь он проработал на сахарном заводе, который позднее превратился в завод по переработке овощей и фруктов. Теперь он был уже стар и болел. Всю жизнь мечтая дать образование своему единственному сыну, он экономил на всем и посылал деньги сначала в Люблин, а потом во Львов, где Генек учился в университете.

И вот Генек вернулся. Никто не знал, откуда и зачем. Люди посудили, порядили и успокоились.

Однажды вечером Генек зашел к Станкевичам. С Зенеком у него еще со школьных лет была особая дружба. Физически слабый Генек искал поддержки у крепкого Зенека, с которым никто не мог справиться. Под его защитой Генек, всегда боявшийся сверстников, тихо переходил из класса в класс с одними пятерками. Он был самым способным учеником в школе.

Теперь они сидели на лавке и внимательно приглядывались друг к другу. Разговор не клеился. Потом пришли старики, заговорили о том о сем, но после односложных ответов гостя оставили его в покое.

Зенек проводил школьного приятеля до калитки. Некоторое время они постояли молча, попыхивая сигаретами.

— Что с тобой происходит, а?.. — прервал молчание Генек.

— Сам видишь: еще жить не начинал, а уже конец.

— Неправда!

— Правда, Генек, правда! Мало того, что покалечили, но еще и придурком меня считают.