Телохранитель - [18]

Вторым последствием было то, что им пришлось отложить рождение второго ребенка до 1972 года. Именно тогда появилась на свет Эмма Леру. Шестого апреля, в один день с прежним Днем республики.

— Потом они переселились в Йоханнесбург, чтобы отцу не надо было много ездить.

Я-то подозревал другое: богачам стало тесновато в серости Вандербейл-Парк, где жили представители среднего класса. В те дни домом для разбогатевших африканеров считался Линден.

— Вот там я и выросла. — Она, словно извиняясь, взмахнула рукой, как будто говоря: «Ничего не поделаешь, судьба». Мне показалось, прежняя подавленность ушла, как будто семейная история каким-то образом окрылила ее. Она чуточку застенчиво улыбнулась и посмотрела на часы. — Завтра нам рано вставать.

Мы вышли. Несмотря на поздний час, на улице было жарко и влажно, как в инкубаторе. Далеко на западе сверкали зарницы. Пока мы шли по ярко освещенным дорожкам назад, в свое бунгало, я думал над ее историей. Интересно, задумывалась ли она когда-нибудь об источнике своего богатства, положенного в основу апартеида и международных санкций? В наши дни неудобно признаваться в таком прошлом. Может быть, сознание собственной вины заставляет ее так подчеркивать бедность своих предков? Было ли происхождение ее богатства причиной того, что она сделала карьеру, а не просто жила на доход с капитала?

Когда мы зашли в бунгало, я попросил ее запереть дверь ее спальни изнутри — как вскоре выяснилось, я дал ей плохой совет.

В кармане у меня завибрировал мобильник. Я знал, что пришла эсэмэска от Жанетт с обычным, каждодневным вопросом: «Все в порядке?» Я вынул телефон и быстро набил всегдашний ответ: «Все в порядке». Потом, перед тем как лечь спать, еще раз обошел дом. Дверь своей спальни я оставил открытой. Я лежал в темноте и ждал, когда же придет сон. Уже не в первый раз я размышлял над преимуществами тех, кто может рассказать достойную семейную историю.

8

— Леммер!

Крик Эммы вырвал меня из объятий крепкого сна.

Не проснувшись толком, я вскочил и выбежал в гостиную. Может, мне просто померещилось спросонок, что она кричала?

— Леммер! — В ее голосе слышался чистой воды ужас.

Я бросился к ее двери, толкнул. Заперто.

— Я здесь, — хрипло ответил я — спросонок и от досады.

— В моей спальне что-то есть! — крикнула она.

— Откройте дверь!

— Нет!

Я навалился на дверь плечом. Послышался глухой удар, но дверь устояла. Из-за двери послышалось странное тихое шипение.

— По-моему, это… Леммер! — взвизгнула она в ужасе.

Я отступил на шаг назад и что было сил лягнул дверь ногой. Она распахнулась. В спальне Эммы было темным-темно. Она снова вскрикнула. Я хлопал ладонью по стене, по тому месту, где должен был находиться выключатель. Внезапно комнату залил свет, и на меня бросилась змея — огромное серое шипящее чудовище с разверстой пастью; внутри пасть была черная, как смерть. Я быстро ретировался в гостиную. Эмма снова позвала меня. На долю секунды я увидел ее — она испуганно жалась к изголовью двуспальной кровати, сложив перед собой горку из подушки и одеяла — очевидно, для защиты. Змея снова бросилась на меня, шипя от гнева. Я подставил ей стул. Клыки впились в обивку в нескольких миллиметрах от моей лодыжки. Когда она отпрянула, выпустив струйку яда, я на всякий случай отшвырнул стул подальше. Мне срочно нужно было раздобыть какое-нибудь оружие — хотя бы палку. Я схватил с углового столика лампу, попытался ударить чудовище, но промахнулся.

Змея была невероятно длинная — метра три, а то и больше. Этакое подвижное ядовитое копье. Я нырнул за спинку кресла, стараясь сохранить между нами приличное расстояние; змея заползла на сиденье кресла и подняла голову. Лампа была слишком тяжелая, орудовать ею было неудобно. Я саданул абажуром об стену, чтобы разбить его, задел картину. Послышался звон разбитого стекла, рама грохнула об пол. Эмма пронзительно закричала. Змея опять бросилась в атаку, и я ударил ее лампой, но лишь слегка задел шею. Чтобы уклониться от смертельного укуса, я пригнулся вправо. Змея действовала решительно и молниеносно; я никак не мог угадать, куда она бросится в следующий миг. Мой удар как будто лишь еще сильнее разъярил ее. Она свернулась в кольцо, готовясь к удару, — огромный, толстый резиновый снаряд. Я успел заметить безжалостные черные глазки и агрессивно раскрытую пасть.

Меня затрясло от избытка адреналина. Змея бросилась снова. Мою ногу пронзила боль. Я врезал ей лампой; металлический патрон угодил ей по шее, и голова ударилась об стену. На секунду чудовище потеряло способность ориентироваться. Я ударил снова. Длинное и тяжелое основание лампы пронзило серую блестящую чешую и, кажется, что-то сломало. Змея свернулась кольцами на плиточном полу, обернулась вокруг себя. Я ударил снова; я бил, и бил, и бил, но мне никак не удавалось попасть по голове. По полу тянулся кровавый след; проследив за ним, я понял, что кровь идет из раны на моей ступне. Скоро яд окажет свое действие, и я потеряю сознание; надо скорее кончать.

Я занес лампу над головой, замахнулся и со всей силы опустил ее. Промахнулся. Схватил лампу за основание, как бейсбольную биту, ударил — задел голову по касательной. Промахнулся! Чудовище уползало. Тогда я перехватил свое оружие острым концом вперед, как меч, и попытался проткнуть голову змеи. Раз, другой — безуспешно. В третий раз острый конец вонзился в шею за головой. Чудовище моментально обвилось вокруг лампы и моей руки. Окровавленной ступней я наступил змее на шею, снова поднял лампу и, морщась от страха, ненависти и отвращения, со всей силы пронзил чудовищу голову. Теперь змея обвилась вокруг моей ноги; вот она обмякла и дернулась в последний раз. Поняв, что она больше не укусит, я поднял ногу и ударил ее по голове — как будто забил последний гвоздь в крышку гроба.