Сентябрь, 13
Кладбище примыкало к школьному двору.
Майрон носком туфли пнул откатившийся в сторону комок земли. Никакого памятника пока не было, лишь металлическая табличка с именем прописными буквами. Он покачал головой. Чего он тут торчит, словно играет стандартный эпизод из мыльной оперы? Майрон представил, как все должно было бы выглядеть. Проливной дождь струится по его спине, но он в таком глубоком горе, что не замечает. Голова, конечно, опущена, на глазах блестят слезы, может быть, даже стекают по щекам, мешаясь с дождем. Самое время для музыкального вступления. Камера очень медленно перемещается с его лица, показывая крупным планом ссутуленные плечи, и затем чуть левее, на могилы, навестить которые никто не пришел. Постепенно в кадр попадает Уин, верный партнер Майрона. Он стоит в стороне с выражением понимания и глубокого сочувствия на лице, давая возможность приятелю побыть наедине с его скорбью. В этот момент на экране должна появиться фамилия режиссера большими желтыми буквами. Небольшая пауза, потом зрителям предложат оставаться на канале, чтобы посмотреть эпизоды недельной давности. И пошла реклама.
Но здесь все не так. Солнце шпарило вовсю, а небо было такого цвета, будто его только что покрасили. Уин сидел в офисе. И плакать Майрон не собирался.
Так зачем он здесь?
Потому что скоро придет убийца. Он был в этом уверен.
Майрон огляделся, стараясь осмыслить обстановку, но на ум приходили одни клише. С похорон минуло уже две недели. Пробившись сквозь рыхлую землю, трава и одуванчики тянулись к свету. Майрон подождал, когда внутренний голос напомнит прописные истины о том, что все повторяется, а жизнь идет своим чередом. Но голос сжалился над ним и не дал о себе знать. Майрон попытался отыскать иронию в сияющей невинности школьного двора с расчерченным мелками асфальтом, яркими трехколесными велосипедами и слегка ржавыми цепями качелей, спрятавшимися в тени надгробных камней. Те, как часовые, следили за детьми, терпеливые и в чем-то манящие. Но ничего невинного в школьном дворе не было. Там тоже полно хулиганов и затаившихся социопатов, будущих психов и молодых умов, с колыбели наполненных жгучей ненавистью.
Ладно, подумал Майрон. Для одного дня достаточно пустой болтовни.
Он подсознательно понимал, что с помощью внутреннего диалога старается лишь отвлечься, не дать своему хрупкому мозгу сломаться, как сухой ветке. Ему так хотелось сдаться, опуститься на колени, царапать землю голыми руками, умолять о прощении и взывать к Всевышнему дать ему еще один шанс.
Но этого тоже не случится.
Майрон услышал шаги за спиной и закрыл глаза. Как он и ожидал. Шаги приблизились. Когда все звуки замерли, Майрон не обернулся.
– Ты ее убил, – сказал он.
– Да.
Огромный кусок льда в груди Майрона растаял.
– И теперь тебе стало легче?
Голос убийцы ласкал его шею, подобно холодной, бескровной руке.
– Вопрос в том, Майрон, стало ли легче тебе?
Август, 30
Майрон сгорбил плечи и невнятно произнес:
– Я тебе не детская нянька. Я спортивный агент.
Норм Цукерман скорбно взглянул на него.
– Кого это ты пытаешься изобразить, Белу Люгоши?[1]
– Человека-слона,[2] – ответил Майрон.
– Черт, это было ужасно. И кто здесь сказал хоть что-то про детскую няньку? Разве я уже-таки произнес слово «нянька», а может, «нянчить» или что-нибудь вообще о детях…
Майрон поднял руку.
– Я все понял, Норм.
Они сидели под сетчатым тентом на территории Мэдисон-Сквер-Гарден[3] в одном из тех режиссерских кресел из дерева и ткани, на которых сзади написано имя звезды. Кресла были поставлены настолько высоко, что тент цеплялся за волосы Майрона. Шла съемка моделей. Вокруг было полно софитов, треножников, длинных тощих женщин с детскими лицами и самой разношерстной публики. Майрон все ждал, что кто-нибудь примет его за модель. Долго ждал.
– Молодая женщина в опасности, – сказал Норм. – Мне нужна твоя помощь.
Норму Цукерману было под семьдесят. Он владел громадным конгломератом «Зум», производящим спортивную одежду, и денег имел побольше, чем Дональд Трамп. Однако выглядел как перебравший наркоты битник. Он уже объяснил Майрону, что скоро будет бум на ретро, и спешил поспеть за сменой моды, нося психоделическое пончо, видавшие виды штаны, бусы и серьгу с висюлькой. С ума сойти! Наполовину седая, неряшливая борода вполне могла служить гнездом для ос. Волосы недавно завиты, как в плохой постановке «Божьей кары». Ну просто оживший Че Гевара, который сделал себе перманент.
– Тебе нужен не я, – произнес Майрон, – а телохранитель.
– Слишком явно. – Норм небрежно отмахнулся.
– Что?
– Она никогда не согласится. Майрон, что ты вообще знаешь о Бренде Слотер?
– Не очень много, – ответил Майрон.
– В каком смысле не очень много? – удивился Норм.
– С каким словом у тебя трудности, Норм?
– Да ты же, черт побери, был баскетболистом.
– Ну и?
– Ну и Бренда Слотер – величайшая баскетболистка нашего времени. Она гениальная спортсменка, не говоря уж о том, что я рассчитываю на нее в своей новой лиге.
– Это я все знаю.
– Ну знай-таки еще и другое – я за нее волнуюсь. Если что-то случится с Брендой Слотер, вся моя лига вместе с большими капиталовложениями пойдет к чертям собачьим.
