— Все в сборе, Григорий Иванович.
— Очень хорошо. Начнем.
К террору Семенов пришел не сразу. Мысль о терроре против большевистских руководителей зрела постепенно, подспудно, и, наконец, оформилась в нечто конкретное. Большевики захватили власть насильственно. Правят против воли народа. Губят революцию, режут ее крылья, значит они — злейшие враги. Следовательно, большевиков надо уничтожить, в борьбе с ними хороши любые средства, в том числе и индивидуальный террор.
Мысль о терроре теснились в голове, мутили душу Семенова, и он решил поделиться ими с видным членом ЦК ПСР Дмитрием Дмитриевичем Донским. К этому его побудила Елена Иванова. Донской решительно поддержал индивидуальный террор. Семенов воспрял духом. Раньше ему казалось, что время террористов-одиночек, стреляющих в лидеров противника, безвозвратно миновало.
Не ограничившись разговором с Донским, Семенов нагрянул в издательство «Революционной мысли» к Гоцу. Правда, Абрам Рафаилович держался почему-то покровительственно и чрезвычайно официально, но когда речь зашла об индивидуальном терроре, Семенов снова увидел Гоца таким, каким он был всегда: решительным, жестким, неуступчивым. Потеплевшим голосом, доверительно сказал:
— Большинство членов ЦК — за террор.
— А Чернов?
— И Виктор Михайлович тоже.
Семенов помолчал и, считая вопрос решенным, спросил в упор:
— С кого начать?
— С Володарского. Он — душитель свободы слова и печати. К тому же превосходный оратор. После его выступления немало наших переметнулось к большевикам.
Итак — Володарский! Все без исключения противники Советской власти считали его последовательным проводником в жизнь ленинского Декрета о печати, принятого Совнаркомом на третий день Октябрьской революции 27 октября 1917 года.
«В тяжкий решительный час переворота и дней, непосредственно за ним следующих, — говорилось в Декрете, — Временный революционный комитет вынужден был предпринять целый ряд мер против контрреволюционной печати разных оттенков…»
Немедленно со всех сторон поднялись крики о том, что новая власть посягнула на свободу слова и печати. На сам же деле, Советское правительство обращало внимание трудящихся на то, что кадетская, меньшевистская и эсеровская пресса отравляет умы и вносит смуту в сознание народных масс.
Для проведения Декрета в жизнь создавались специальные комиссариаты по делам печати. В Петрограде комиссаром по делам печати, пропаганды и агитации стал член Петроградского совета В.Володарский.
Гольдштейн Моисей Маркович (В.Володарский) — 26 лет, проживал в США, в апреле 1917 года вернулся в России. Необычайно популярен, прекрасный оратор.
27 мая 1918 года
собрание по делу газету «Новый вечерний час»
— …Так вот, товарищи, — продолжал Володарский, — окопавшиеся в этой газете люди под видом опечаток распространяют лживые, провокационные слухи. Они создают нервное, агрессивное настроение. С помощью сенсаций пытаются поколебать умы, нанести удар в спину Октябрьской революции, подорвать основы Советской власти. В тяжелый момент, когда общественного спокойствия и так мало, когда жизнь каждую минуту хлещет трудящихся по нервам, красть это неустойчивое спокойствие, воровски подкладывать поленья в костер, на котором и без того достаточно жарко — колоссальное преступление.
Печать, товарищи, оружие огромной силы, и если вы сознательно им пользуетесь против Советской власти, мы вырвем его из ваших рук…
Последние слова потонули в шуме оваций. Многие встали со своих мест.
И никто, конечно, не обращал внимания на маляра Сергеева, который необычайно внимательно слушал комиссара Володарского. В закапанной красной куртке, он скромно сидел в сторонке, чтобы не испачкать соседей — видимо, прямо с работы. Лицо у него было круглое и добродушное. Курносый нос усеян рыжими конопушками…
В июне 1918 года Володарский стал часто бывать на митингах у рабочих Обуховского завода. Семенов установил за ним постоянную слежку. Наметил, где лучше стрелять; у часовни, на повороте дороги. Лида тоже хотела участвовать в акции, но Семенов строго запретил.
— Ты будешь нужна в не менее, а может и более важных операциях.
Выбранное место, пустырь, за ним — река. Лиде здесь спрятаться совершенно негде.
Чтобы остановить автомобиль, именно на этом месте, предполагалось набросать на дорогу гвоздей, битого стекла, в крайнем случае, бросить гранату.
Семенов обратился к Гоцу: считает ли ЦК ПСР возможным перейти к немедленным действиям? Гоц попросил Семенова еще и еще раз проверить, прорепетировать, рассчитать. Дело не шуточное. Володарский есть Володарский. Недопустима никакая кустарщина — слишком многое ставилось на карту.
Семенов решил, что непосредственным исполнителем должен быть только рабочий. Это вызовет определенный резонанс. Не студенты, не интеллигенты, а пролетарии стреляют в своих рабочих вождей!
Сергеев, как никто другой, подходил для исполнения воли ЦК ПСР. Конопатый маляр обрадовался: пришло время громко заявить о себе.
Путь в эсеровские боевики лежал у Сергеева через воскресную школу. Верховодили там восторженные девицы. Горячо проповедовали идеи народовластия. Сладкое слово «свобода» постоянно звучало в ушах маляра, отождествлялось со словами «самопожертвование», «подвиг», «подвижничество». Он мечтал, как сказано, было в одной из народовольческих книг «положить жизнь на алтарь Отечества»…
