— Разумеется, — продолжал Семенов, — все это подло, мерзко и гнусно. Врагов нужно уничтожать, не мучая, без пыток. Для этого и существует индивидуальный террор — благородная форма борьбы.
Довольные друг другом, Семенов и Сергеев расстались. Сергеев уходил полным надежд: наконец-то он встретил человека, за которым можно идти в революцию, не оглядываясь назад. Отныне он посвящает себя индивидуальному террору во имя свободы и народовластия. Отныне он эсер и член Центрального боевого отряда при ЦК ПСР.
Сергеев вступил в партию социалистов-революционеров и стал одним из самых активных членов боевого отряда. Семенов поручил ему наблюдение за Володарским. Маляр преуспел: изучил расписание рабочего дня, возможные маршруты поездок, выявил круг близких друзей Володарского. По крупице собрал ценную информацию, которая накапливалась в отряде. Сергееву, как могла, помогала Елена Иванова. Она несколько дней подряд прогуливалась возле Смольного. И однажды услышала, как Володарский приказал шоферу подготовить машину для поездки на Обуховский завод. Иванова тотчас же побежала к Семенову и доложила:
— Володарский собрался ехать на Обуховский завод. Слышала, как он об этом говорил шоферу.
— На Обуховский завод? — переспросил Семенов. — Если поедет по дороге мимо часовни, тут ему и крышка. Там сегодня дежурит боевик Сергеев.
* * *
Трудно себе представить окраину города, более безотрадную и унылую, чем та, которую облюбовал Сергеев для покушения. Заброшенность, безлюдье. Крутой поворот дороги. Часовня. Старые дома. Глухие заборы. Овраги, заболоченные берега речушки…
— Как поступить, — спросил Сергеев, отправляясь на задание, — если представиться удобный случай убить Володарского?
— В таком случае надо действовать, — ответил Семенов.
Петроград
20 июня 1918 года
Как обычно в четверть десятого утра шофер гаража № 6 Гуго Юргенс подал «Бенц» к подъезду гостиницы «Астория» на Большой Морской улице, где жили ответственные работники Петроградских партийных и советских учреждений. Володарский вышел из подъезда и сказал:
— Товарищ Гуго, сначала надо съездить в редакцию «Красной газеты».
Шофер согласно кинул головой. Доехали быстро, до Галерной, где располагалась редакция, было недалеко. Там Володарский провел примерно полчаса, и поехали в Смольный. Там Моисей Маркович пообедал в столовой. Потом отправились на Васильевский остров, в трамвайный парк, оттуда — на Средний проспект в районный Совет и снова в Смольный. Оттуда — на Николаевский вокзал, где проходил митинг. Страсти здесь бурлили во всю. После Володарского на трибуну один за другим поднимались железнодорожники. Какие-то явно подставные лица кричали: голодаем, жрать нечего, детишки пухнут от голода! Володарский успокаивал людей. Снова и снова объяснял, в чем загвоздка с хлебом. Слушать его не хотели. Было ясно, что от дальнейших разговоров проку не будет. Рабочие требовали, чтобы на митинг немедленно приехал председатель Петроградского Совета Зиновьев. Володарский пообещал. Пошел было к машине, но его не пропустили. Подоспел большевик-железнодорожник и вывел к машине черным ходом.
— Ни в коем случае Зиновьеву здесь выступать нельзя, — проговорил озабоченный Володарский.
— И то правда, — согласился шофер. — Осатанел народ.
— Зиновьева надо предупредить. Давай в Смольный…
В секретариате сказали, что Зиновьев на Обуховском заводе.
— Придется и мне туда ехать, — ответил Володарский.
По дороге заехали в Невский районный Совет. Там Володарский встретил Луначарского.
— Вы с Обуховского, Анатолий Васильевич? — спросил Володарский. — Нет ли там Зиновьева?
— Григорий Евсеевич сейчас выступает. Но торопитесь, можете не застать.
Луначарский уехал. Следом вышел Володарский и Зорина, работник Совета.
Машина рванулась вперед, но через несколько минут замедлила ход и остановилась.
— Вот незадача — кончился бензин, — обескуражено сказал шофер.
— О чем вы раньше думали? — сердито сказал Володарский. Шофер начал оправдываться: рассчитывал, что горючего хватит на целый день…
— Ладно, стой тут. Я пойду позвоню на Обуховский и в гараж, чтобы прислали горючее…
— Моисей Маркович! Я попробую зайти в этот домик. Кажется там какое-то учреждение. От них и позвоню. — Зорина быстро пошла в сторону домика. И тут услышала выстрелы.
В Прямом переулке, в доме № 13, квартировал некий обыватель с диковатой фамилией Пещеров. От нечего делать, с полудни баловался чайком. Чай у него был настоящий, дореволюционный, и к нему вишневое, без косточек, варенье, сдобные лепешки, испеченные соседкой. Павел Михайлович вдовствовал, а Мария Ивановна имела на него виды. Продукты же Пешеров добывал у спекулянтов в обмен на золотишко, которым запасся, когда сдуру (не иначе бес попутал) примкнул к банде анархистов. Страшновато было, зато выгодно. Анархистов прихлопнули. Пешеров уцелел. Прикинулся в ВЧК дурачком, подержали двое суток и выпустили.
Жил Пешеров в страхе. На всякий стук вздрагивал. Людей в дом не впускал. Хранил золотишко в старом валенке, завернутым в домотканые портянки. И частенько поглядывал в окошко — не отираются ли поблизости налетчики? Вдруг кто-нибудь из прежних собутыльников явится? Смотрел, смотрел и дождался: с полудня у часовни торчал парень, похоже, мастеровой. На вид — беззаботный простак. А может чекист? Нет, не похож, и чего чекисту тут болтаться? Не иначе ворюга, жулик, напарника дожидается…
